Товарищ генерал

Из выступлений на активе запомнились взволнованные рассказы о подвиге людей, возможно и не помышлявших, что они станут героями. Красноармеец Иван Федорок, командир отделения первой стрелковой роты, оборонял высотку, которую фашисты непрерывно атаковали. Оставшись в живых один, весь израненный, засыпанный землей, он переползал от родного пулемета к другому, создавая впечатление, что оба пулеметчика фланкирующим огнем разят врага. Когда стемнело, фашисты прекратили атаки. Раненого Федорка сменило другое отделение. А его отправили в госпиталь.

Бригадному комиссару из Политуправления фронта, все это время находившемуся в 733-м полку, принесли обгоревший партийный билет политрука второй роты Хусена Андрухаева.

Фашисты пытались обойти его роту с флангов, отрезать от траншей второго эшелона. Им удалось отколоть горсточку бойцов.

Андрухаев к ним пробрался: "Ну, вот что, хлопцы, живо отсюда по той тропинке! А я вас прикрою!" У него был ручной пулемет и две гранаты. Когда кончились патроны, гитлеровцы с криками "Рус, сдавайс!" стали его окружать. Он зажал в поднятых руках обе гранаты и, подпустив фашистов на четыре метра, с возгласом "Возьмите, гады" взорвал себя вместе с ними.

Бригадный комиссар сказал: "На советской земле Хусен был хозяином и ответить врагу иначе не мог!"

От земляка узнали, что Андрухаев адыгейский поэт. Ему было чуть больше двадцати лет. В полевой сумке нашли стихи на адыгейском языке: «Родина», «Комсомол», «Кавказ», "Счастье".

Боец Середа заменил погибшего в бою командира взвода, затем командира роты, а в концу боя командовал батальоном.

Об этом Харитонову по телефону сообщил комдив, когда на КП армии находился бригадный комиссар.

— У подвига есть корни, Федор Михайлович! — сказал бригадный. — Они в сердце солдата, а не в анкете. Важно, чтобы это уяснили наши кадровики и смелее выдвигали на командные должности таких, как Середа! Я об этом буду докладывать Военному совету фронта.

Левее 136-й дивизии так же упорно дрался полк дивизии Гущича, куда Климова направили после того, как в бою был выведен из строя командир.

Отыскав глазами Климова, я обменялся с ним взглядами. В перерыве Климов, свертывая папиросу, подошел ко мне и, не поднимая глаз, сказал, как старому знакомому:

— Читал твои корреспонденции в газете. Давай поедем ко мне в полк, не пожалеешь. Ты где обретаешься? Я за тобой заеду.

Дома я застал вернувшуюся из больницы Клашу, молодую женщину, лет двадцати восьми, бесчувственно сидевшую на табурете и не сводившую глаз с крашеного комода, на комоде, прислоненный к вазочке с цветами, стоял портрет сержанта, того самого, что двигался в колонне пополнения рядом с молодым бойцом с пушистыми бровями и рассказывал ему, как в их дивизию приехал Харитонов. Настенька совала в руки матери какие-то игрушки.

— Мама, ты больше не ходи на базар! Опять заблудишься! — увещевала она.

Старуха Ступышева, стоя в дверях и подперев рукой щеку, словно у нее болели зубы, осуждающе уставилась на невестку.

Оказывается, Клаша объявила о своем решении поступить в зенитчицы. Вот почему она старалась не глядеть на девочку.

— А и то сказать, — деланно равнодушным голосом проговорила старуха, все на воздух пойдем! Так уж пущай!

— Слыхали? — не поворачивая головы, со злой усмешкой сказала Клаша. Как бы не так1

В сенях послышались шаги и добродушный голос Климова.

Клаша встрепенулась, как бы невзначай взглянула в зеркало и принялась за неоконченное шитье.

— Здравствуй, Клаша! — весело сказал в дверях Климов. — Вернулась? Говорят, ты в армию собралась. Так, может, к нам?

— Ваш полк не тот! — стараясь придать лицу и голосу спокойноравнодушное выражение, сказала Клаша. — Вам этого ирода не сбить!

Да что ты! — ласково и удивленно, как разговаривают с детьми, воскликнул Климов. — Еще как сбиваем! И тебя научим!

— Выучите! — улыбнулась Клаша и рассмеялась. Смех у нее был грудной, едва слышный и поэтому особенно чарующий.

— Я за вашим лейтенантом, — сказал Климов. — Как он у вас тут… не балует? — подмигнув мне, спросил Климов.

— Вы скажете! — прыснула Клаша.

— А что? А как же! — удивленно поднял брови Климов. — Что он, по-твоему, человек или противогаз?

Клаша подавила смех и, опустив глаза, проговорила:

— Сидайте, Афанасий Иванович! Я за вами соскучилась. Шутник вы! Право, с вами про все забудешь!

— Неужто про все? — воскликнул Климов.

— Ну вот, как вы мои слова переиначиваете! — строго сказала Клаша.

— Это я так, к слову! — извиняющимся тоном проговорил Климов. — Жинка у меня в тебя! Как только получаю письмо, смотрю, есть ли в конце «целую». Если есть, то все в порядке! Ну, Клаша, поправляйся, а если к нам в полк надумаешь, пудру прихвати — набили Клейсту морду, теперь надо попудрить!

Клаша, пряча улыбку, вышла провожать в наброшенном не плечи вязаном платке.

Шофер завел машину. Климов помог мне взобраться в фанерный кузов и сам влез.