Товарищ генерал

Считай себя в отпуску!" Я в ответ: "Сейчас не до отпусков! Дайте мне какое-нибудь дело, пока вы будете разбираться с моим! Солдат учить, лекции читать, а то я, право, сбегу!" Он усмехнулся.

"Ладно, учтем твое боевое настроение!"

С тем я и ушел. Теперь, думаю, ускорят! Ты как полагаешь?

Ночью Харитонов был вызван в Ставку Верховного Главнокомандования.

— Ну, товарищ Харитонов, разобрались в вашем деле, — ровным, неторопливым голосом проговорил начальник Генштаба. — Это была крупная операция противника, по своим масштабам направленная против двух фронтов. Предвидеть ее вы как командующий армией, конечно, не могли.

Он помолчал и, когда снова заговорил, внимательно посмотрел в глаза Харитонову.

— У вас, товарищ Харитонов, есть священное чувство ненависти к врагу. А это значит, что вы еще проучите фашистов. Вы назначаетесь командовать вновь формируемой армией в районе Новохоперска. От всей души желаю успеха!

Харитонов был так взволнован этими словами, что ке нашелся сразу что ответить.

Начальник Генштаба спросил:

— Когда думаете ехать?

— Сейчас!

— То есть как это сейчас?!

— А вот так: съезжу домой, прощусь — и в путь!

— Ну что же, тогда я распоряжусь, чтобы заготовили предписание, а пока… поговорим о предстоящем деле!

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Как ни откровенен был. Харитонов с друзьями, откровенность его имела известные границы. О военных действиях он говорил только о минувших, а о тех, что предстояли ему, он не только не говорил, но ему даже не требовалось никаких усилий, чтобы не проговориться. Поэтому нельзя сказать, что Харитонов умолчал или скрыл от Шпаго тот важный разговор, который у него состоялся в Ставке, после того как он получил командировочное предписание.

Разговор этот составлял тайну советского командования, и ее могли знать только те люди, которым предстояло действовать в новых условиях войны и которые не могли бы хорошо воевать, если бы не понимали суть своих действий.

Приехав в Новохоперск, Харитонов писал жене:

"После очень утомительного и трудного пути прибыли на место. В пути часто вспоминали тебя. Твою заботу чувствовали за трапезой в поле и на ночных стоянках. Московский чай пили до самого прибытия. Сегодня переключились уже на новый рацион. Расставание с тобой было для меня весьма тяжелым. Ты, безусловно, поймешь, что это объясняется величайшей привязанностью, уважением и любовью.

Год разлуки и полмесяца встречи-это события большого напряжения воли и чувств.

Сейчас разрядка получена, можно смело отдаться целиком одному важнейшему делу-организации разгрома тех, кто испортил нашу жизнь, кто сделал миллионы людей несчастными.

Всю силу своей энергии и знаний я отдам делу, чтобы стереть с лица земли презренный фашизм".

Пока Харитонов был занят организационными вопросами, Шпаго отпросился у него съездить за своим конным взводом.

Как он и предполагал, взвод был расформирован, людей и лошадей забрал Гущин. Оставались только лошади Харитонова и Шпаго, конюх и коноводы. Конюх, увидев Шпаго, обрадовался:

— Хорошо, что приехали за нами… Признаться, появлялась думка: а вдруг забыли про нас?.. Но нет, думаю, не может того быть… И вот дождались… Как же вы думаете, товарищ капитан, нас отсюда забрать?

— Пойду к члену Военного совета! — сказал Шпаго.

Корняков тоже обрадовался его приезду. Обычно сдержанный, Он дал волю своему чувству.

— Рад за Федора Михайловича, — сказал он. — Это ведь не только его, но и меня касается. Чего только не пришлось выслушать…

Он тут же написал письмо другу и отдал Шпаго.

— Верю, капитан, что нам еще придется воевать вместе! — с волнением в голосе проговорил он.

Шпаго рассказал о цели своего приезда. Корняков обещал помочь.

— Ты когда думаешь возвращаться? — спросил он.

— Сегодня.

— Оставь маршрут для конников. Я сделаю все, что в моих силах!

Простившись с Корняковым, Шпаго не мог удержаться, чтобы не навестить девушек с узла связи.

Он шел задами дворов и увидел Машу, подругу Зины, возвращавшуюся с дежурства. Она бросилась к нему навстречу, радостно всплеснув руками:

— Товарищ капитан, вы?

Они спустились по отлогому склону к косматым ивам, ярко зеленевшим у ручья. Девушка слушала его рассказ о Харитонове, то и дело всплескивая руками.

— Ой, неужели правда?! — восклицала'она. — Мы все любили и уважали его за то, что он нам внушал: сначала общее, а личное потом! Разгром врага-на первом плане! Вы знаете, как мы за это уважали его! Я, товарищ капитан, не сомневалась, что правда себя скажет!

"Так, стало быть, не только я, Шпаго, могу постоять за правду, но и это юное существо может постоять за нее и никого не побоится, если убеждено в правоте своей!" — подумал Шпаго и всю обратную дорогу в Новохоперск продолжал размышлять об этом.

"Да, всякие есть девушки, — заключил он, — но мир держится на таких. Какие это будут верные подруги и хорошие матери!"