Товарищ генерал

Возвратясь домой, Харитонов до рассвета безостановочно говорил жене о своем душевном состоянии, о своем чувстве к ней, о своих чувствах к товарищам. Он сожалел, что не вернется к ним, потому что армия не может оставаться без командующего и там уже другой командующий, да он, возможно, и не будет больше командовать никакой армией, но если его и понизят в должности, то и тогда он не будет лишен главного-возможности сражаться с врагом, любить своих солдат, учить их, передавать им свои знания. И она ведь не перестанет любить его? Она же любила его, когда он был рядовым бойцом Чапаевской дивизии…

Она сквозь дрему слушала его возбужденный шепот и, гладя его голову, соглашалась со всем, что он говорил.

Ее ласковые слова: "Ну ясно, Федя", "Ну конечно, конечно!", "Да разве ты мог в этом сомневаться!" — успокаивали его.

Он начал было рассудительно объяснять ей, почему не мог выполнить некоторые ее просьбы, она зажала ему рот и проговорила:

— Это пустяки, Федя. Ведь я кое-что не понимаю, и ты должен объяснить мне. Раз это незаконно, может помешать тебе и повредить делу, я всегда пойму тебя. Обижусь ненадолго. Ты не обращай внимания. Делай, как ты считаешь правильнее. Я за это и цекю тебя. А если и ставлю тебе в пример других мужей, то лишь пока еще ты не объяснил мне, что можно и чего нельзя!

Июньское солнце стояло уже высоко в небе, когда Харитонов проснулся. Жены не было возле него. Слышались только ее шаги и голос на кухне. Он оглядел комнату, где все дышало ею.

— Надя! — негромко позвал он.

Она вбежала и, присев, принялась рассказывать, как она жила здесь без него, упомянула о заботе и внимании к ней штабного полковника.

Харитонов неожиданно нахмурился.

Надежда Федоровна догадалась, отчего нахмурился муж, и, обиженная, вышла из комнаты.

Харитонов, сконфуженный, оделся и прошел в комнату, где, опершись локтями на стол, спиной к нему, вздрагивала плачами Надя.

— Надя, прости! Лучше отругай… — повторял он вполголоса, стоя позади нее и слегка касаясь ее плеч.

Она движением плеча сбросила его руку.

Он начал целовать ее глаза, лоб, продолжая просить прощения и ругать себя за эту невольную вспышку ревности.

Первые радостные дни в Москве сменились днями томительного ожидания. Харитонов, начиная день, напряженно думал о том, что и как он будет говорить в Ставке. Вызов мог последовать в любое время, и он никуда не отлучался из своей квартиры.

До войны он охотно посещал с Надей театры. Она любила оперу и балет, он предпочитал драму и комедию. Но теперь в вечерние часы его могли вызвать в Ставку, и посещение театров сделалось невозможным.

Надя, подчиняясь необходимости, смирилась, проводя время за книжкой.

Харитонов, сидя в другой комнате, пробовал читать, но внимание его рассеивалось. Он пробовал читать военно-теоретический журнал, статьи казались ему отвлеченными. Потом принимался писать, на них возражения, задумывал статью, в которой пытался обобщить свой опыт, но не доводил дело до конца. Являлась мысль о бесцельности такого занятия: "Кто будет теперь печатать мои статьи?"

Тут он пришел к мысли, что всего лучше ему учить солдат нового пополнения, пока в Ставке занимаются его делом.

Однажды, после обеда, позвонил Володя Ильин. Харитонов ему обрадовался. Володя, приехав, рассказал, что вызван на курсы газетных работников.

— Федор Михайлович, — спросил Володя, — сохранилась ли у вас рукопись вашей книги о пионерском лагерном сборе? Помните, вы говорили о ней Подлескову на учениях?

— Не знаю. Надо у жены спросить, — Харитонов указал глазами на жену. Надя уезжала из Москвы, могла пропасть…

— Почему же это могла пропасть? — вся порозозез, с обидой в голосе сказала Надежда Федоровна.

Она отложила шитье и, покосившись на Володю, вышла в другую комнату.

Вскоре она вернулась, держа в руках папку, перевязанную голубой тесьмой.

— Ты что на него покосилась? — спросил Харитонов.

— Я храню это вместе с твоими фронтовыми блокнотами…

— Ну так что ж?

— Да ничего… С чего ты взял, будто я возражаю?..

— Мне это можно взять с собой? — неуверенно сказал Володя. — Я живу в нашей московской квартире… Родители еще не возвратились из эвакуации. Так что…

— Бери, бери, а если и пропадет, невелика беда! — непринужденно сказал Харитонов.

Вернувшись домой, Володя развернул папку. В ней лежали отпечатанная на машинке рукопись в желтой обложке и несколько блокнотов. На'обложке рукописи сверху крупно было написано:

"Ф. М. Харитонов". Посередине тоже крупно: "Ленинская закалка". Ниже в скобках, "Картины из жизни одного лагерного сбора юных ленинцев". И совсем внизу мелко: "Рыбинск, 1924".

Володя, перевернув лист, прочел предисловие, в котором рассказывалось, как возникла эта брошюра и какую цель ставил перед собой автор.

В 1923 году автор рукописи, рыбинский уездный комиссар, решил провести летний отпуск с детьми рыбинских рабочих, организовать их встречи с деревенскими ребятами и приучить пионеров к самостоятельной жизни.

В первой главе описывалась подготовка к сбору, отъезд, митинг, прощание с родителями. Затем следовали главы:

Первая ночь,

Устройство лагеря.

Открытие лагеря.