Товарищ генерал

Харитонов говорил, что он плохо знал противника, имея в виду то, что он вовремя не разгадал замысел врага. Он не подчеркивал то, мог ли он это сделать, в его ли это было силах. Следователя не устраивало такое слишком общее признание вины. Он это истолковал так, что Харитонов не уделял внимания разведке.

Харитонов рассказывал, что он в момент наступления неприятеля потерял управление армией — был выведен из строя узел связи. Следователь, переводя это на свой язык, сделал вывод, что Харитонов бросил свои войска и оставил их без руководства.

Харитонов никогда не был под следствием. Он был членом бю- ро горкома партии, ему приходилось участвовать в разборе персональных дел.

Ведение следствия по его делу удивляло и оскорбляло его.

То, что он считал своими недостатками, на языке следователя называлось преступлениями. Это не укладывалось в сознании Харитонова, противоречило его убеждениям, но он был совершенно неискушен в судопроизводстве. Он пытался объяснить это, но лицо следователя оставалось все таким же непроницаемым.

Когда следствие закончилось, следователь неожиданно сказал:

— Эта папка, — указал он на исписанные листы, — дает лишь самое поверхностное, неполное, скажу более, искаженное представление о вашем деле. Как коммунист вы доверия не лишены…

Мне это дали понять в Политуправлении… и я вам советую как коммунист коммунисту… Дайте телеграмму в Ставку, ибо там теперь располагают данными о действительных масштабах нового немецкого наступления. Вина, которую вы на себя берете, выяснится в другом свете. Она не будет обособлена от целого ряда причин, от вас не зависящих!..

Следователь собрал листы, сложил их в папку и, пристально взглянув на Харитонова, молча удалился.

Теперь, когда в душе Харитонова уже не оставалось сомнения в том, что надо написать в Ставку, когда окрепло нравственное оправдание такому шагу, текст телеграммы сложился сам собой.

Проводив следователя, Харитонов присел к столу и написал:

"В деле не разобрались прошу разобраться глубже.

Харитонов"

"Но как отправить телеграмму? Начальник связи не отправит ее без визы начальника штаба. А тот не решится дать визу без согласия командующего!"

На помощь явился Шпаго.

— Товарищ генерал! — решительно сказал он. — Дайте мне!

Взяв телеграмму, он отправился к начальнику связи фронта.

В кратких и сильных выражениях описал он душевное состояние Харитонова.

— Он не решается просить вас, не хочет подводить… Но разве он подводит вас, товарищ генерал? Он не жалуется, а просит глубже разобраться в деле. Неужели не отправите?

Начальник связи несколько минут в раздумье глядел на телеграмму.

— Пройдемте вместе к начальнику штаба! — пригласил он.

Когда они вошли в кабинет начальника штаба, там находился Казанский.

— У вас что? Срочное? — спросил начальник штаба, подняв глаза от бумаг, и посмотрел на начальника связи, потом перевел взгляд на Шпаго, как бы желая угадать, какое дело могло их привести к нему.

— Очень срочное! — с чувством сказал Шпаго, выступив вперед.

— А вы кто? — удивился начальник штаба.

— Я адъютант Харитонова!

Казанский мельком взглянул ка вошедших с таким видом, будто говорил: "Меня это не касается, у меня своих дел достаточно".

Начальник связи положил на стол телеграмму. Начальник штаба, пробежав глазами текст, передал листок Казанскому. Тот, быстрым движением руки сбросив и посадиз очки на переносицу, с недовольным видом прочел.

— Я б такую телеграмму не задерживал, — сказал он, — но какие правила существуют на этот счет, вам виднее!

— Смотря как рассматривать, — размышляя вслух, проговорил начальник штаба. — Если это жалоба…

— Не жалоба, а просьба помочь разобраться в очень серьезном деле! сухо сказал Казанский. — Текст телеграммы не оставляет сомнения в том, что именно этим руководствовался генералмайор Харитонов.

— Это, пожалуй, верно. Отправляйте! — согласился начальник штаба.

На другой день прибыл ответ:

"Генерал-майору Харитонову

Доложите о потерях выезжайте распоряжение Ставки".

Снова возник вопрос, как толковать эту телеграмму. Разрешить ли Харитонову отъезд в Ставку после того, как будут отправлены сведения о потерях, или дожидаться новой телеграммы, подтверждающей вызов?

Казанский снова твердо высказал свое мнение:

— Никакого указания на то, что будет вторичный вызов, в телеграмме нет. Задерживать Харитонова мы не имеем права!

Командующий фронтом согласился с Казанским.

В тот же день машина Харитонова из Шандриголова отправилась в Москву.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Надежда Федоровна Харитонова, вернувшись из эвакуации, жила в Москве, на улицR Полины Осипенко. В штабе МВО к ней отнеслись заботливо. Давнишний сослуживец Харитонова, в ту пору находившийся в Москве, помог ей с пропиской.

Однажды полковник позвонил и сказал, что заедет. Голос у него был странный. Она встревожилась и весь день терялась в догадках.

Полковник приехал. Он был невесел и неразговорчив. Сказал, ч?о уезжает на фронт. Видимо, хотел еще о чем-то заговорить и не наводил слов.

— От мужа есть письма? — неожиданно спросил он.

Надежда Федоровна испуганно на него взглянула.