«Товарищ Керенский»

Подобными настроениями проникнуты и свидетельства участников этих встреч. Некий артиллерист так описывал свои впечатления в письме, направленном в эсеровскую газету: «Великий день пережит нами 9-го мая, приезд нашего дорогого товарища, товарища социалиста Керенского». Автор письма делал все возможное, чтобы оказаться рядом со своим кумиром: «Вполне понятно, что у всех нас, товарищей социалистов-революционеров, было одно горячее желание – быть как можно ближе к нашему дорогому вождю, и я находился около него во время его речи». Особое впечатление на артиллериста произвела предупредительность министра, который протянул ему стакан воды «без всяких церемоний, а попросту, как товарищу в казарме». Слушатели передавали Керенскому разные сувениры, матросы пересылали ленточки с бескозырок. Автор письма тут же снял со своих погон эмблему артиллерийских войск – перекрещенные пушки – и протянул ее министру. Тот был так благодарен, что расцеловал дарителя. Восхищенный солдат писал: «Товарищи социалисты, вы видите, какая простота, какая искренность и доверчивость между нами и нашими народными вождями…»[705] Сторонник Керенского обращал особое внимание не на содержание речи министра, а на его стиль: демонстрируемая близость вождя к народу служила выражением естественной простоты, демократичности – так мог поступать только министр-товарищ. Показательна и публикация этой заметки в газете эсеров. Очевидно, подобное восприятие выступления министра считалось правильным, образцовым, нормативным.

Некоторые российские издания выражали особенное одобрение того фрагмента речи, где Керенский высказал предостережение в адрес Финляндии. Либеральные «Биржевые ведомости» отмечали в этой связи, что «стремление Финляндии к отделению от России оказало отрезвляющее действие на настроение войск армии и флота в Гельсингфорсе». Демарш министра поддержали и некоторые издания умеренных социалистов. Между тем и сама его речь, и подобные комментарии не могли не вызвать острой реакции со стороны финских газет. «Кансан Лэхти» выражала сожаление по поводу слов, которые «с решительностью истинного военачальника» произнес «утраченный друг Финляндии»: «И прискорбно то, что такой баловень революции, каким является Керенский, меняет взгляды социалиста на точку зрения империалиста»[706]. Другие газеты Финляндии противопоставляли военного министра иным представителям российской элиты. Член финской делегации, посетившей Петроград, был «рад сообщить, что все русские министры, кроме военного министра Керенского, во время обсуждения показали, что они вполне понимают серьезное свойство дела, и с надлежащим вниманием отнеслись к объяснениям, данным комиссией основных законов…»[707]. Вряд ли это сообщение соответствовало действительности.

Впоследствии некоторые русские социалисты выражали солидарность с Финляндией. Однако между речью Керенского и этими выступлениями прошло несколько дней, в течение которых у большевиков и их союзников появились и другие важные причины быть недовольными военным министром, и новые возможности для пропагандистских атак на него. В такой, изменившейся обстановке они могли припомнить министру и его речь в Гельсингфорсе. Критика финского национального движения первоначально не вызвала протеста у солдат и матросов, служивших в Финляндии. Вернее было бы предположить обратное: требование сохранения единства империи воспринималось в то время позитивно. Весьма вероятно, что Керенский намеренно затронул эту тему, обращаясь к российским военнослужащим, – чтобы сплотить их, укрепить дисциплину в противостоянии финскому сепаратизму (такое предположение, как мы видели, высказали некоторые журналисты). Во всяком случае, по этому вопросу поддержка со стороны российских либералов, консерваторов, да и части социалистов, была ему обеспечена.

Публично министр оценивал визит с оптимизмом: он-де лично убедился в полной боевой готовности Балтийского флота, а все «затруднения, связанные с переходным временем», близятся к «благополучному разрешению»[708]. Дружественная ему пресса описывала визит как пропагандистский успех, газета эсеров даже именовала его «сплошным триумфом»[709].

Впоследствии большевистские мемуаристы и советские историки указывали, что революционные матросы дали отпор министру. Казалось бы, эти оценки подтверждаются и воспоминаниями самого Керенского: «На публичных митингах я не раз становился объектом почти неприкрытых нападок большевиков, а на частных встречах мне довелось услышать весьма резкую критику со стороны офицеров, чья жизнь под бдительным оком матросских комитетов превратилась в настоящий кошмар. Однако в большинстве своем как офицеры, так и матросы были настроены дружественно»[710].