«Товарищ Керенский»

Посещение министром главной базы Балтийского флота не могло существенно улучшить дисциплину российских военнослужащих, дислоцированных в Финляндии. Но атмосфера визита, политическая мобилизация в связи с ним – все это способствовало тому, что для агитации оборонцев создались более благоприятные условия, а большевики и их союзники на время оказались в затруднительном положении.

Наконец, после визита министр, пользовавшийся, как казалось, чуть ли не всеобщей поддержкой, впервые стал объектом серьезной публичной критики. Для финского национального движения он сделался олицетворением русского империализма. Финские политики старались приобрести союзников среди российских политиков и военнослужащих. В связи с полемикой вокруг «Декларации прав солдата» голоса солидарности с финскими социал-демократами зазвучали сильнее, а 20 мая II Областной съезд Советов армии, флота и рабочих в Финляндии обещал поддержать требование независимости Великого княжества, если его выразит большинство финляндцев[722]. Активисты, «бурными аплодисментами» приветствовавшие угрозы Керенского в адрес Финляндии, буквально за десять дней изменили свою позицию. И это было следствием новых приказов министра – важных приказов, которые вызвали неоднозначную реакцию военнослужащих.

3. «Декларация Керенского»

10 мая Керенский вернулся в Петроград. Прямо с вокзала он направился в Гвардейский экипаж, где сообщил, что действующий флот находится в полном порядке. Это утверждение не соответствовало действительности, но общественное мнение столицы не было осведомлено о положении в Гельсингфорсе, а Керенский, призванный пробуждать революционный энтузиазм, демонстрировал оптимизм. Днем поезд уже увозил министра на фронт. Проводы превратились во внушительную манифестацию: у вокзала собралась большая толпа, в которой преобладали солдаты и офицеры, оркестр играл «Марсельезу». Керенского сопровождали адъютанты, другие офицеры, с ним ехали представители русской прессы, а также известный французский журналист Клод Анэ[723]. Министр планировал в ходе поездки собирать делегатов воинских частей «с целью внушения им мысли о необходимости введения в армии железной дисциплины»[724]. Именно выборные армейские организации считались важнейшим инструментом создания новой дисциплины.

Поезд проследовал Дно, Новосокольники, Витебск. Везде Керенского встречали тысячные толпы с красными флагами, звучали приветствия. Ораторы, обращавшиеся к министру, «высказывали глубокую веру в то, что под его руководством армия воспрянет духом и пойдет туда, куда поведет ее вождь народа, ставший во главе армии», – по крайней мере, так сообщало официальное коммюнике. Обращение «вождь народа» становилось чуть ли не нормативным, ораторы поддерживали курс вождя, демонстрируя готовность следовать за ним. Такие сообщения печатались и в официальном издании военного ведомства, и в главной газете партии социалистов-революционеров – подобная риторика считалась приемлемой для широкого спектра политических сил. Керенский же открыто заявлял своим слушателям о грядущем наступлении: «Мы идем добывать трудовому крестьянству землю и волю и, сильные своей дисциплиной, добудем их. Мы завоюем тот мир, к которому стремимся, никого не желая грабить и обижать»[725].

Министр спешил, и ответные речи порой «доносились вслед отходящему поезду»[726]. В Гомеле состав сделал небольшую остановку, но уставший Керенский не вышел к встречающим. Вечером министр прибыл в Киев, где его ожидали почетный караул кирасирского полка с оркестром, делегации и тысячи горожан. Встречающие, воодушевленные речью высокопоставленного гостя, в которой он выразил убеждение, что Учредительное собрание выскажется за федеративное устройство страны, подхватили его на руки, именно такие слова желали услышать многие украинцы[727]. В Киеве к Керенскому присоединился и французский министр-социалист А. Тома, что придавало еще большее значение посещению фронта.