Товарищ мой

Поймешь ли ты, с каким душевным трепетом
Я подъезжал к району Халхин-Гол.
Дремала степь. Над ней кружили стрепеты
 И очень высоко парил орел.

Трава, трава на все четыре стороны...

А сердце вспоминать не устает
Военные события, с которыми
Я разминулся в тот далекий год,
Чтобы принять потом на скалах Севера
В буденовке крещение бойца.
То желтой, то зеленою, то серою
Я вижу степь без края и конца.

Но что это на горизонте движется?

Как будто дым? Ну да, конечно, дым.
Пахнуло жаром. Все труднее дышится.
А может быть, мы в прошлое глядим?
Нет! Пламя развернуло наступление.
Как порох — прошлогодняя трава.
Над степью ветры мечутся весенние,
Рождая огненные острова.
Стада, гонимые дыханьем пламени,
Бегут, не ведая, куда бежать.
А танк советский, превращенный в памятник,
Над желтой бурей высится опять.

Ревет огонь... В минуту эту трудную

Из Чойбалсана мчат грузовики.
Степь оказалась вовсе не безлюдною,
Всем прежним представленьям вопреки.
Выходят в битву школьники с лопатами,
И по равнинам скачут пастухи.
Глуша огонь тяжелыми халатами,
Они встают на берегу Халхи.
Огонь идет на сумасшедшей скорости,
Но люди мыслью подняты одной:
Самим избыть свои простые горести
И дальше пе пустить пожар степной.

...Разбит пожар, и людям не до лирики:

Стоит перед глазами степь в огне.
В Тамцакском клубе спят на сцене цирики[2],
О юности напоминая мне.
Ну да, они в буденовках со звездами,
А много лет назад, в ином краю,
И нам такие шлемы были розданы,
Чтоб осветить звездой судьбу мою.
С тобою был и в радости и в горе я,
Суровая и нежная Монголия.
Ты от меня своей судьбы не прятала,
И руку я твою в своей держал.
Ведь вместе в августе тридцать девятого
Мы погасили не такой пожар!

1956

ПОЭТАН