Товарищ Павлик: Взлет и падение советского мальчика-героя

Распространение других ролевых моделей ослабляло влияние Павлика на детскую читательскую аудиторию, особенно теперь, когда коллективизация ушла далеко в историю. Даже в документах о внесении имени Павлика в Книгу Почета о его подвиге сказано с подозрительной неопределенностью: «Пионер был убит кулаками за то, что бесстрашно разоблачал их попытки сорвать организацию колхоза. Когда Павлик узнал, что его отец заодно с кулаками, честный мальчик, не колеблясь, смело выступал и против родного отца, — общественные интересы для Павлика были выше личных»[230]. Для имевших смутное представление о том, кто такие кулаки, мотивация и сама природа вызова, брошенного Павликом своему отцу, оставались в тумане. Павлик воспринимался теперь как некий мальчик, который в начале 1930-х годов, когда в деревне что-то такое происходило, совершил какой-то геройский поступок. Герои революции, а тем более Великой Отечественной войны, были куда доступнее для понимания.

Стремительная модернизация общества и характерные для эпохи 1960-х антиисторические настроения отодвигали Павлика на второй план. Это порождало разнообразные, иногда комичные попытки «осовременить» его образ, чтобы вернуть ему былое значение. Например, в конце августа 1962 года (к тридцатилетнему юбилею Павлика) «Пионерская правда» напечатала рассказ об одном пионере из Белоруссии — Павлике Морозове образца 1960-х, которого якобы убили за попытку разоблачить деятельность баптистской секты[231]. Эта история служит еще одной иллюстрацией того, как при появлении в обществе подозрительной социальной группы пропаганда запускает в ход легенду об убийстве ребенка.

Образ «нового» Павлика в качестве борца с «религиозными предрассудками» не противоречил исходному. Даже удивительно, что иконоборчество и отрицание Библии не фигурировали в ранних версиях легенды, настолько типичными были антирелигиозные убеждения для стереотипа юного активиста тех лет. Эти мотивы отразились только в одной интерпретации истории Павлика — в «Бежином луге» Эйзенштейна. Как бы то ни было, если в рассказе о белорусском «потомке» еще сохранялись основы архетипа, то появившаяся через несколько дней, непосредственно в годовщину смерти Павлика еще одна публикация осовременивала миф настолько, что практически полностью подрывала его основы. Кем бы стал Павлик, — задавался вопросом автор статьи, — если бы он дожил до наших дней? Металлургом-ударником, колхозником или, может быть, учителем?[232] Такие произвольные спекуляции могли возникнуть только в новую эпоху, когда гибель мальчика представляла собой не трагическую неизбежность, как это было во времена зарождения легенды, а трагическую утрату, что далеко не одно и то же.

В 1930-е годы Павлик прошел путь от одного из пионеров-героев эпохи коллективизации до самого главного из них. Оттесненный в годы войны, он возродился в начале 1950-х. В 1960—1970-е годы публикации, посвященные Павлику, участились, и слава его продолжала жить, но он вернулся к исходному статусу «одного из многих» пионеров-героев. Песня 1970-х годов «Здравствуй, Морозов» свидетельствует об этом со всей очевидностью. В тексте, положенном на быстрый марш с барабанами и французскими рожками, подражающими звучанию пионерского горна, утверждалось, что Павлик будет жить вечно: «Мы знаем, мы верим, ты с нами сейчас»^{350}. У молодежи постсталинской эпохи эта формулировка ассоциировалась с известной строкой «Ленин всегда с тобой» — из песни о вожде, умершем в далеко не юном возрасте и давно канувшем в прошлое. Этот эффект усиливал впечатление, что Павлик задвинут глубоко на полку истории.

Павлик и новое поколение

Что бы ни думали о Павлике дети 1930—1940-х годов, они, безусловно, хорошо знали, кто он такой и что он сделал. После смерти Сталина, несмотря на усилия учителей, многие школьники помнили только его имя. Женщина, работавшая в Свердловском историческом музее в послесталинские времена, вспоминает, что получала от школьников мешки писем, которые начинались фразой: «Я хочу стать как Павлик Морозов». А следом обычно задавался вопрос: «А где я могу узнать, что именно он сделал?»^{351} Иногда сами учителя путали факты или специально их искажали, чтобы представить героя в более привлекательном виде: так, одна женщина, родившаяся в конце 1970-х, вспоминает, что в младших классах школы ей говорили, будто Павлик раскрыл сотрудничество своего отца с фашистами во время Великой Отечественной войны^{352}.