Товарищ пехота

Капитан изумленно взглянул на Романцова:

— Вы шутите?

— Он исполнительный, быстрый, ловкий. Он никогда не спорит. И военное дело знает.

— Клочков? — переспросил Шостак. — Он ведь был поваром, за воровство сидел в тюрьме. Мелкий воришка!

Выйдя из землянки, Романцов прижался к стене. Он был расстроен и подавлен. Ему захотелось вернуться и признаться Шостаку во всем, рассказать о том, как был снайпером и как его наградили…

Но не вернулся. Пожалуй, из гордости. А может быть, из-за мальчишеской неуравновешенности? Во всяком случае, он сделал свою жизнь на долгие месяцы еще более тяжелой и мучительной…

Ночью он долго ворочался на жестких нарах и с ужасом думал о том, что будет с ним, если дивизия скоро пойдет в бой. У него восемь бойцов. Много или мало? Много! Ручной пулемет и шесть винтовок. Еще у Романцова винтовка, хотя теперь и не снайперка.

Глядя на постепенно затухавшие в печке угли, он представил себе: вот вспыхнула в вышине красная ракета. Атака! Пора выпрыгнуть из окопа, крикнуть бойцам: «Вперед!» — идти на врага. Даже у бывалого сержанта, у офицера в этот последний миг невольно возникает сомнение: «А выполнят ли мои солдаты боевой приказ?»

Лейтенант Сурков однажды признался ему в этом.

Как же быть Романцову с его отделением, с ленивым Молибогой, с унылым Тимуром? Что надо сделать, чтобы его отделение стало боеспособным? Ведь попробовал, уже один раз попробовал Романцов там, на высоте № 14, командовать… Кичился орденами, каждому встречному-поперечному с гордостью говорил: «Я — Романцов, Сергей Романцов, снайпер!» А довелось в бою принять команду…

Парторгом роты был старший сержант Сухоруков, уже немолодой, знающий свое дело коммунист. Он был снайпером, недавно его наградили орденом Красной Звезды.

Когда Романцов сказал ему, что не знает, как надо командовать отделением, Сухоруков заливчато рассмеялся.

— Уморил!.. А я думал, какое-либо осложнение, чрезвычайное происшествие. Упаси боже! Дисциплину надо укреплять. Дисциплину!

И он подробно начал объяснять, как надо укреплять дисциплину…

А бойцы Романцова уже были самыми дисциплинированными в роте. Однако это не радовало его. Дисциплина была какая-то сухая, внешняя. Может быть, это происходило оттого, что он всех своих неизменно называл на «вы», требовал, чтобы к нему обращались стоя в положении «смирно», что он не терпел жалоб и оправданий, заставлял бриться через день и чистить золой котелки до невиданного блеска. Конечно, и это нужно было делать. К чему сомнения? За неделю он научил всех бойцов хорошо стрелять.

По вечерам командир роты Лаврецкий играл в шахматы с капитаном Шостаком. Играл он плохо, и Шостак обычно давал ему фору слона.

Они непрерывно курили и пили чай. Ординарец за вечер кипятил им три-четыре котелка чаю.

— Я тебе скоро буду давать фору короля, — шутил Шостак.

Лаврецкий невесело посмеивался.

Однажды в землянку вошел Романцов и отрапортовал ротному, что суточный наряд сдан, никаких происшествий не случилось.

По жадному его взгляду, брошенному на шахматы, Шостак понял, что Романцов хороший игрок. И предложил ему «сгонять» партию.

Играл Шостак медленно, осторожно, плотно сжимая фигуры сильными пальцами, и бормотал задумчиво:

Нас водила молодость
В сабельный поход.
Нас бросала молодость
На кронштадтский лед.
Боевые лошади
Уносили нас,
На широкой площади
Убивали нас.

Проиграв Романцову подряд две партии, капитан повеселел. Он угостил сержанта чаем и папиросами.

— А кто ваш отец, Романцов? — спросил он, поглаживая ладонью мягкий подбородок.

— Народный учитель, товарищ капитан, директор средней школы. Заслуженный учитель республики!

— Я тоже учитель, — улыбнулся Шостак, — бывший ленинградский учитель. Знаете, сержант, педагогический опыт изрядно помогает в работе. Командиру, даже командиру отделения, сержанту, надо обязательно обладать педагогическими навыками… Привыкаете к отделению?

— Да как вам сказать… — вяло протянул Романцов, вертя шахматного коня.

— Трудно? Понимаю. Вас, вероятно, удивляет, почему такие сержанты, как Голованов, чувствуют себя легко и спокойно? А он действительно хороший сержант.

Шостак откинулся на спинку стула и взглянул на Лаврецкого.

Ротный понимающе кивнул, хотя не слышал, о чем они говорили. Он еще не пригляделся к Романцову.

— Есть такое понятие: глубокая пахота. Когда плуг глубоко взрывает целину. Вы слишком глубоко пашете… Это хорошо! Я доволен и желаю вам поскорей стать отличным командиром. Но не забывайте о Тимуре. О том, что я говорил вам. О любви к людям!

— Баймагомбетов? Лентяй! — решительно заявил Лаврецкий. — Я видел, как он землю копал.