Товарищ пехота

— Он не умел делать этого, Лаврецкий, — мягко сказал Шостак. — Каждый боец что-нибудь да не умеет… И с офицерами тоже так. Тут ничего не поделаешь. Приходит в армию юноша, который о войне судит по книжкам да по кинокартинам. Надо из него сделать солдата! — Он погладил подбородок, дружелюбно взглянул на Романцова. — Трудная задача! Но мы ее выполним. Этого требует от нас партия… И Тимур тоже будет хорошим солдатом, если этого захочет Романцов.

Утром в землянку пришел ротный письмоносец. Его встретили шумными криками и радостными возгласами.

С минуту в землянке было тихо: все солдаты читали письма. И Романцов получил весточку от стариков и сестры, перечитал два раза подряд, бережно спрятал в карман гимнастерки. Дома все было благополучно.

Он приказал брать винтовки, не заметив опечаленного лица Грузинова.

Грузинов был медлительным, неуклюжим, но старательным солдатом. С ним Романцов еще ни разу не ссорился. К его удивлению, в этот день Грузинов совершенно, не слушал слова команды, путал, отвечал невпопад.

Романцова так и подмывало крепко отругать его, но он каким-то чудом сдержался, во время перекура подозвал Грузинова, участливо спросил, что с ним.

— Все в порядке, товарищ сержант, — хмуро ответил Грузинов. — Не беспокойтесь!

Романцов побледнел от обиды.

«Вон до чего дошло, — испуганно подумал он, — не хочет быть откровенным».

— Ну и слава богу, если в порядке, — сказал он беспечно. — Сходите к ротному писарю и отдайте эту записку!

Дело к писарю у него действительно было, но можно бы и без записки обойтись. Молибога с таинственным видом непрерывно смотрел на Романцова. «Знает, — понял Романцов. — Вот скажет ли?»

Молибога сказал:

— Дочь у него, товарищ сержант, больна… А такая болезнь, что в районном масштабе ее излечить невозможно! Какая-то опухоль в мозгу… Нет, он не жаловался, ему там помогли всем, чем могли. Да помогли-то в районном масштабе, а нужен здесь профессор! — Молибога подумал и важно добавил: — Академик медицинских наук!

— Значит, надо писать в Москву! — уверенно сказал Романцов.

— Как это — в Москву?

— А вот пойду к капитану Шостаку, он и напишет. Командуй отделением! Но пока — ни-ни… ни слова!

Молибога вытаращил глаза, кивнул и три раза ударил себя сложенными в щепоть пальцами по груди.

Но стоило Романцову выйти, как не только Грузинов, но и все солдаты тотчас узнали, зачем сержант так поспешно ушел в штаб батальона.

Вернувшись, Романцов понял это мигом: Грузинов посмотрел на него с такой искренней надеждой, как будто сержант и был тем самым столичным профессором, который нужен его дочери…

Через неделю были назначены тактические учения, а тут, как на грех, у Молибоги порвались ботинки.

Вечером Романцов побежал к старшине. Он просил, умолял, ругался. Ничего не вышло, запасных ботинок у старшины в этот день не было.

А Молибога-то был рад-радешенек отлежаться днем в пустой и тихой землянке. Разумеется, кому же хочется бегать и ползать по грязному, раскисшему полю…

«Хороший ты человек, Молибога, — подумал Романцов, — а лентяй! Но я тебя перехитрю!»

Достав у заболевшего, как на беду, ротного сапожника молоток, шило, обрезки кожи, Романцов сам нарезал деревянные гвозди. После отбоя, когда солдаты уснули, он сел за работу. Ему хотелось побыть одному, и он разрешил дневальному тоже поспать.

До сих пор Романцов никогда не чинил сапог. В первую же минуту он исколол шилом пальцы. Высасывая кровь, он повторял:

Нас водила молодость
В сабельный поход.
Нас бросала молодость
На кронштадтский лед.

Это помогало не злиться, не ругаться и думать, что завтра Молибога с ручным пулеметом все-таки выйдет на фланг его отделения.

Вдруг он почувствовал на себе чей-то взгляд. Баймагомбетов, сидя на нарах, пристально смотрел на его руки.

— Ты чего, Тимур? Иди сюда!

Одним прыжком Тимур слетел с нар и опустился на землю около печурки:

— Ты свои ботинки чинишь, начальник?

Романцов хотел было сказать, что командиру всегда, даже ночью, надо говорить «вы», но раздумал.

— Нет, Тимур, это ботинки Молибоги, — кротко вздохнул он.

— Ты сапожник?

— Видишь, пальцы в крови! Не умею… Я многого еще не умею, Тимур. Как и ты. Вспомни, давно ли ты научился умываться из ручья и бегать в одной рубашке по морозу!

— Зачем сер-жан-ту чинить сапоги солдата?

— Завтра учения! Как же наше отделение будет наступать без ручного пулемета? Если бы ты мог стрелять, я бы не чинил сейчас ботинки!

— Я из винтовки хорошо стреляю, начальник, — робко улыбнувшись, сказал Тимур. Он боялся, что сержант сейчас начнет упрекать его.

Романцов потрепал Тимура по щеке.

— Сходи за водой! Мы чай вскипятим. У меня есть сахар.

…Утром Романцов разбудил Молибогу, швырнув на нары загремевшие ботинки.

— Подъем! Вставать пора, Иван Иванович! — нежным голоском произнес он.

Удивленный Молибога тупо глядел на Романцова, пробуя пальцем мелкую сыпь деревянных гвоздей на подошве.

Ротные учения инспектировал командир полка.