Товарищ ребёнок и взрослые люди

Тата не хочет готовиться к войне

Теперь, когда я сама могла читать книги и в доме было радио, моя жизнь сделалась гораздо интереснее. Больше не надо было придумывать, во что играть с Сиркой, Кати, Ноги и Котой: стоило повернуть радиопуговку — и дом наполнялся музыкой или словами. Время от времени тётенька со звучным голосом радостно сообщала: «Здесь Таллинн!»[11], и я сначала несколько раз на всякий случай смотрела в окно: а вдруг наш дом уже не в Руйла, а вовсе в Таллинне? Постепенно стало ясно, что тётенька со звонким голосом просто не умеет начинать передачу иначе, чем объявив «Здесь Таллинн!». Но что бы она там торжественно не объявляла, за окном всё равно были видны серебристые ивы с голыми ветками и грязная дорога. И, к сожалению, никак не менялась картинка с башней Кремля и рядом ёлочек, украшавшая наш «Москвич», — ну разве не здорово было, если бы ветки ёлочек немножко шевелились! Я мечтала, что когда вырасту, сразу стану кондуктором или изобретателем, изобрету и придумаю такое радио, чтобы оно показывало движущиеся картинки, как в кино! Тата говорил, что у немцев и американцев ещё до войны были такие аппараты. Ну и пусть! А я бы изобрела такой эстонский аппарат, чтобы показывал Георга Отса, и Виктора Гурьева, и Мету Коданипорк с Веэрой Неэлус![12] Ой, как бы мне хотелось увидеть хотя бы тех детей, которые пели:

Собирайтесь, дети, слушать
передачу «Угадайка!».
Передача для детей, собирайтесь поскорей!

Это была захватывающая передача. И в ней задавали разные загадки — я тоже несколько раз выкрикивала ответ прямо в радио, но, к сожалению, мой голос был, наверное, слишком тихим, и поэтому там на меня не обращали никакого внимания! Они меня не слышали, а я их не видела! В конце передачи к невидимым детям приходил дядя с приятным голосом — почтальон Каарел, который читал вслух письма радиослушателей. Но чуть раньше или чуть позже и мне придётся научиться писать, потому что кому же не хочется подружиться с почтальоном Каарелом! Иногда по радио выступала тётя Имби Валгамяэ, которая говорила двумя голосами. Голосом девочки она спрашивала: «Вася, ты спишь?» и отвечала мальчишеским голосом: «Не сплю, а что?»

Самой скучной была передача «Новости дня». В ней длинно говорили о каких то ударниках и стахановцах, которые то и дело выполняли и перевыполняли какие-то нормы и спешили встретить приближающийся майский праздник новыми трудовыми победами. Во многих случаях я вообще не могла понять, о чём говорили, хотя половину слов понимала. Какими, например, могли быть эти капиталистические хищники, которые где-то на Вол-Стрите скрипели зубами и пытались совать палки в колёса советским шагам вперед? И кто такие были отдельные реакционные молодые люди, которые низкопоклонствовали перед западным образом жизни и не шли в ногу с комсомолом? Ничего хорошего не стоило ждать от этих хищников и от низкопоклонников, поэтому я была довольна, что бодрые комсомольцы из училища трудовых резервов единодушно разоблачали и стыдили этих реакционщиков.

Когда я слушала эти истории по радио, у меня перед глазами возникала картина с наклонившимися низко к земле девицами, на голые пупки которых указывали пальцами стыдящие их бодрые молодые пареньки в форменных фуражках училища трудовых резервов.

«На помощь! Спасите, все, кто может, только не мужчины!» — кричат опозоренные девицы, но уже поздно: попробуй идти в ногу с другими, если закинул одну ногу за голову и показал мужчинам свой пупок! Разоблачённые девицы с пупками остаются беспомощными и вперёд могут двигаться с трудом, низко наклонившись к земле, когда бодрая молодёжь спешит к светлому будущему, распевая: «Эй! Кто впереди в работе? Комсомол, комсомол! На море и в пехоте — комсомол! В каждом доме и дворе, в каждой школе, институте, на селе и в городах, на морях и в облаках — комсомол!» Несмотря на то, что песни по радио были радостными, я, слушая их, испытывала в глубине души новый страх: где-то, за какой-то лужей, вооруженные до зубов капиталисты готовятся к новой войне. Проклятые капиталисты сами жили в прогнившем мире, и поэтому хотели уничтожить процветание социализма. На нашей деревенской дороге было много луж, но, кроме лягушек, ни в них, ни за ними никого не было видно. Лягушки были смирными, они даже не пытались кусаться, когда их захватывали и держали в плену между ладонями. А капиталистические хищники были, по словам радиодяди, коварными и могли маскироваться, так что на всякий случай, шлёпая по лужам, надо быть осторожными. Что будет, если действительно вооружённые до зубов хищники набросятся на нас? Что будет, если война начнётся раньше, чем мама успеет к нам вернуться?