Товарищ ребёнок и взрослые люди

У таты не было много времени, чтобы слушать радио, мои серьёзные тревоги вызывали у него только смех — а сам ещё был на войне, и голодал, и был ранен! Когда радиодядя снова заговорил про вооружённых до зубов агрессоров, папа просто выключил радио и пробормотал себе под нос: «Всё дерьмо, что калека поёт!». А мне он сказал: «Радиолампам надо иногда давать остыть», но по его лицу было видно, что о подготовке к войне он и думать не хочет. Давать радиолампам остыть тата хотел и тогда, когда передавали красивые песни с грустными мелодиями, в которых рассказывали о Ленине, который хотел брать детей на колени, и о Сталине, о котором лесорубы пели у костра пленительные мелодии. Всякий раз тата шептал: «Всё дерьмо, что калека поёт!» и после этого подтверждал мне, что радиолампы опасно нагреваются, если радиоаппарат время от времени не выключают. Что касалось песен и войны, тата, по-моему, был немного наивен. Ничего не поделаешь — пришлось мне взять подготовку к войне на себя.

К счастью, у нас была красивая пустая коробка из-под мармелада, крышку которой украшали народные танцоры. В эту коробку поместилось много необходимого: я положила туда на сохранение марлевые бинты, бутылочку с риванолом, вату, кусковой сахар, несколько конфет с начинкой из варенья: по радио рассказывали, что во время войны было большим счастьем, если можно было пить чай с конфетой. Когда тата принёс из магазина, что в Лайтсе, кукурузные хлопья и кубики какао — ой, как вкусно было их грызть! — я отложила кое-что в коробку. Из татиной пачки сигарет «Аврора» я вытащила несколько штук и перевязала ниткой. Вот будет сюрприз, когда посреди сурового военного времени положу ему на ладонь сигареты! В запасы на время войны вошло ещё два спичечных коробка — в одном так и были спички, в другой я насыпала соли, которая во время войны должна быть на вес золота! В коробку поместились и две баранки. Таким образом были сделаны самые необходимые запасы. Что бы там по радио ни говорили, у меня на душе насчёт войны было спокойно. Теперь надо было найти подходящее место для хранения запаса на случай войны.

Сначала я хотела спрятать коробку в шкаф для одежды, потом вспомнила, что это не слишком надёжное место — мешочек с медалями таты ведь пропал из шкафа, как в воду канул! В ночной тумбочке было так много всякой всячины, что мармеладная коробка туда не помещалась, нижняя часть книжных полок, где были дверцы, оказалась лучшим местом для секретной коробки: там мама хранила фотоальбомы и Эстонскую Энеи… Энцю… словом, те книги, которые нельзя было показывать чужим. Дядька в чёрном пальто хотя и скинул все эти толстенные тома в синих переплётах на пол, но ему, наверное, неохота была их перелистывать. Эти книги маме почему-то велели уничтожить, когда она ещё была директором школы, но её сердце не разрешило ей это сделать — она только вырезала первую страницу, где была подпись президента Пятса. «Ты этого не видела», — сказала мне мама, когда скомкала эти страницы и бросила в печь.

Мармеладная коробка хорошо поместилась между этими Эстонскими Энтсю… или как там их называли, но за ними я вдруг нашла… мешочек с медалями таты! Интересно, откуда у мешочка взялись ноги, чтобы перебраться из шкафа для одежды в книжный?

Медали были такие красивые, что было невозможно так просто положить их обратно за книги, и ведь ничего с ними не случится от того, что я немножко с ними поиграю!

Я отнесла мешочек со всем содержимым в спальню и разложила то, что в нём было, — медали, ложки и другие серебряные вещички — на маминой-папиной кровати. Одна большая золотая медаль была по игре матерью-козой, а другие — её козлятами. Ложка для сахара, напоминавшая совок, очень годилась быть серым волком: в неё потом можно положить большие крупинки соли и играть, что это камни, которыми коза-мать наполнила волку брюхо. Охотником стал нож для масла — его золотое лезвие сияло особенно ярко, оно было совсем новое, насколько я знала, этот нож ещё ни разу на стол не клали. Самым маленьким козлёнком стала одна медаль с сине-чёрно-белой ленточкой. И даже подходящий часовой футляр для этого седьмого козлёночка имелся — внутри больших призовых настенных часов таты!

Эти часы были в деревянном шкафчике и громко и очень красиво тикали, но их надо было время от времени заводить, крутя специальный ключик. Эти часы больше стояли, а тата пользовался обычно будильником с серебристым куполом, который можно было завести и заставить звонить в определённое время. А призовые часы издавали через каждые полчаса громкий бой, и это даже иногда пугало по ночам. Я решила на время своей игры их все-таки завести, но это оказалось не так-то просто. В конце концов ключик влез в нужную дырку, по покрутить его у меня не хватило силы.

Большая золотая медаль хоть и кричала, вытирая глаза: «Где мои дорогие козлята?», но никто не отвечал: волк — сахарная ложка — уже проглотил маленькие награды — козлят — живьём и целиком и дрых под одеялом.

— Мамочка, я здесь, в шкафчике для часов! — ответила маленькая медаль высоким голосом Беэры Неэлус.