Товарищ Цзян Цин. Выпуск первый

Каждый вечер Цзян Цин заканчивала своё повествование лишь после неоднократных напоминаний своих телохранителей и медсестер и периодически подаваемых сигналов двух своих личных врачей, расхаживавших или потихоньку наблюдавших за ней из дальних углов комнаты. Помимо этих стражей её персоны, в нашу компанию постоянно входили Сюй Эрвэй и Шэнь Жоюнь, сменявшие друг друга в качестве переводчиков, заместитель министра пропаганд» Чжан Ин, заместитель начальника протокольного отдела Тан Лунбин (единственный мужчина в её политическом окружении) и двое моих сопровождающих — Юй Шилянь и Лао Чэнь. С ними я временами обменивалась взглядами и улыбками, хотя они, обычно разговорчивые, в присутствии Цзян Цин хранили почти полное молчание.

Следующим вечером мы перебрались в виллу побольше (хотя Цзян Цин продолжала жить в первой), с большим количеством комнат, которыми можно было пользоваться поочередно, по мере того как знойный южный воздух становился спёртым. Каждая из этих похожих на пещеры комнат была одинаково обеспечена полотенцами — большими и маленькими, сухими и влажными, тёплыми и холодными,— с помощью которых мы освежали себя, чаем, сигаретами, вазами с сушёными фруктами, письменными принадлежностями, микрофонами. Распорядок наших продолжавшихся шесть дней интервью был таков: начало рано вечером, перерыв на поздний ужин и продолжение бесед до раннего утра. Один раз мы собрались дополнительно поздно утром, а затем — в полдень. Вот так Цзян Цин, действуя в императорско-пролетарском духе (что она считала своей прерогативой), часто уходя в сторону и перескакивая с предмета на предмет, поведала мне о своей жизни в революции.

Часть первая Совершеннолетие

2. Побег из детства

Воспоминания мои несвязны. Они — словно рыбьи чешуйки, соскабливаемые ножом: одни прилипли, другие упали в воду. Разбередишь старые раны, и воспоминания поплывут, заиграют, но они так переплетены нитями крови, что, пожалуй, оскорбят взор изысканных эстетов.

Лу Синь. Воспоминания о Вэй Суюане (1934)

Цзян Цин появилась на свет в марте 1914 года. Ее назвали Ли Цзинь. Ей не хотелось бы, сказала она, называть точный день своего рождения, потому что она не желает, чтобы массы праздновали его. Её родина — Чжучэн, город примерно с 80 тысячами жителей, расположенный на южном берегу реки Вэйхэ, милях в 50 от космополитического портового города Циндао провинции Шаньдун. Занимая уязвимое положение между Чжилийским заливом[14] и Жёлтым морем, Шаньдун был одной из первых провинций, ставших жертвой иноземного империализма. В 1860 году прибрежный город Чифу[15] уступили Франции. В 1898 году порт Вэйхай был сдан в аренду англичанам, а полуостров Циндао — Германии. В год рождения Цзян Цин, ставший годом начала первой мировой войны, Япония присвоила себе занимаемые немцами районы Шаньдуна в качестве опорной базы, с которой можно было втянуть весь Китай в разбухавшую японскую империю. В годы её детства постоянное военное присутствие Японии, принесшее с собой соответствующие колониальные атрибуты, порождало во всей провинции хроническую неустойчивость, перемежавшуюся кровавыми кризисами.

Несмотря на всё большее засилье империализма, Шаньдун мог похвастать внушительным революционным наследием. Эта провинция, издавна изобиловавшая разбойниками, была основным поставщиком военных сил Тайпинского и Боксёрского восстаний середины и конца ⅩⅨ века, а также дала немало бойцов для революции 1911 года, о жертвах которой помнят как о мучениках. В дипломатическом плане шаньдунские события были главной причиной националистического инцидента 4 мая 1919 года. Спустя девять лет его столица Цзинань стала местом Цзинаньского инцидента, обозначившего крутой поворот к новой эре китайско-японского военного противоборства.

Условия жизни в Шаньдуне, второй по величине и плотности населения провинции Китая, были ужасны, о чём дают полное представление воспоминания Цзян Цин о детстве. В обычные времена простолюдины ели по-настоящему лишь один-два раза в неделю, и было много случаев желудочных заболеваний и медленной смерти от недоедания. Голод уноcил огромное число жизней. Но Чжучэн, родной уезд Цзян Цин, находился в лучшем материальном положении, чем большинство других уездов, и мог предложить сравнительно немало в смысле культуры и образования. После падения последней династии получила развитие новая, современная система образования. Во время массового оттока студентов за границу в первые два десятилетия ⅩⅩ века из Чжучэна выехало в Японию, Европу и Америку больше студентов, чем из любого другого уезда Шаньдуна. Хотя Цзян Цин среди них не было, впоследствии она попала под влияние некоторых из подвергшихся иностранному воздействию студентов, возвратившихся в качестве учителей, писателей, гоминьдановцев-реформистов и заговорщиков-радикалов.