Товарищ Цзян Цин. Выпуск первый

Позднее в ту же весну Цзян Цин вошла в число сотен, а вскоре тысяч представителей нового левого поколения писателей, художников и драматургов, которых неотвратимо влекло из других городов в Шанхай. Этот город — Париж Востока, Москва Востока, Мекка современной китайской культуры — процветал на том, что давал возможность приобщиться к сущности и духу западной цивилизации, но ему не удалось передать этот свой уникальный дух космополитизма остальному Китаю. Для актрисы, мечтающей о национальной сцене, равно как и для молодой революционерки, которую влечёт к себе центр политической деятельности, Шанхай был необычайно мощным магнитом. Но из памяти политических радикалов ещё не изгладилась чистка националистами рядов шанхайских коммунистов в 1927 году, и для них это был город, окрашенный кровью тысяч «мучеников революции», казнённых по подозрению в коммунистических связях. Этот политический разлад возвестил о начале «царства белого террора». С тех пор на службе у правящего гоминьдана находились банды, тайные агенты и военная полиция. Как ни парадоксально, сама эта поляризация политических интересов в сочетании с существованием буферных зон британского международного сеттльмента и французской концессии, где благодаря закону экстерриториальности китайцы теоретически не подлежали аресту, делала жизнь левых несколько менее опасной, чем, к примеру, в Нанкине или Пекине. Там господство националистов было более полным и наталкивалось на менее энергичное сопротивление.

В день своего отправления из Циндао Цзян Цин была и взволнована и испугана. Друзья проводили её до пристани и познакомили там с одним молодым человеком (его имя ей не хотелось бы называть в нашей беседе), который должен был стать её компаньоном в путешествии на юг, в Шанхай. Такая договорённость вызвала у неё недоумение, но она не протестовала. В этом первом плавании по океану она ужасно страдала от морской болезни. Хотя она взбиралась на горы, «как тигр», она не обладала (и не обладает до сих пор) способностью переносить морское плавание. Плавание превратилось в кошмар: её тошнило и рвало. С отчаяния потеряв контроль над собой, она обратилась за помощью к другим, в том числе навязанному ей спутнику. Увы, бесполезно!

В довершение неприятностей ей внушали опасения взаимоотношения с компаньоном. Из их разговора он узнал, что в шанхайском порту её встретит, как она рассчитывает, ещё один её друг, бывший однокашник. Стоило ей высказать некоторую неуверенность по поводу этой договорённости, как он нагло предложил провести первую ночь в Шанхае вместе в гостинице. Оскорблённая его бесцеремонностью, она наотрез отказалась. Она поняла тогда, что он «плохой человек». Где-то в Шанхае есть пансион для женщин, убеждала она его. Она наймёт такси или рикшу и поедет прямо туда, если друг не встретит её. Он настаивал на своём и, изменив тактику, предложил найти для неё подходящий стол и ночлег, если она даст ему вперёд 15 юаней. Она отвергла и это. Когда они сошли на берег, она напряжённо искала глазами в толпе лицо своего друга и почувствовала такое облегчение, найдя его, что тут же бросилась к нему. Они побежали к его машине и уехали так быстро (она покраснела при воспоминании об этом), что она забыла багаж на пристани.

Вечером по прибытии в Шанхай она случайно встретила ещё одного друга — члена какого-то драматического общества, связанного с русскими. (Здесь она прервала свой рассказ, чтобы напомнить, что Советский Союз незадолго до этого [12 декабря 1932 года] установил дипломатические отношения с нанкинским правительством.) Это драматическое общество работало тогда над «прогрессивным спектаклем» о сельском Китае. Он пригласил её перекусить с ним в «Искренней компании» — тогдашнем крупнейшем универсальном магазине Шанхая[36]. Когда они ели, тишину ресторана прорезал визгливый женский голос, донёсшийся с улицы. «Что это?» — в тревоге спросила она. «Да проститутка пристаёт к клиенту»,— был его ответ. Так она впервые вкусила пресловутой уличной жизни Шанхая. (Она смеялась, вспоминая об этом.)