Товарищ Цзян Цин. Выпуск первый

Поскольку Тянь Хань нёс ответственность за назначение её в Шанхайскую труппу, труда и учёбы, он считал, что может позволить себе контролировать все аспекты её жизни. Поэтому он поручил своему младшему брату Тянь Хуну (Бандиту) сопровождать её на занятия и докладывать обо всём, что она делала. Это было невыносимо. К тому же Тянь Хун вмешивался в её работу и проявлял признаки влюблённости, что ей было неприятно. В конце концов она отправила Тянь Ханю письмо, в котором подробно описала, как невыносим стал его младший брат, и попросила подыскать ему другую работу.

В те дни младший брат и все другие близкие Тянь Ханя называли его Лао Да — буквально Старшой, или в более свободном переводе Номер первый, потому что он был первым сыном в семье Тянь. Но это прозвище подходило ему и потому, что оно было (не столь уж исключительно, как она утверждала) из арго бандитов и хулиганов. (Она сказала это с явным удовольствием и со злобой по отношению к человеку, которому отомстила в последующие годы.) Как она узнала язык бандитов? В результате политической работы с людьми из низших общественных слоёв, которые «обогатили» её лексикон выражениями «дна» общества. Но по-настоящему она познакомилась с бандитским жаргоном в начале 50‑х годов, работая инкогнито в сельских районах. Там она нахваталась всякого рода словечек, употребляемых подонками, в том числе узнала клички девяти главарей шайки хулиганов. Верховодил ими тот, кого называли Старшой.

Несмотря на её донесение Старшому (Тянь Ханю) о Бандите (Тянь Хуне), привязанность к ней последнего не поколебалась. Немного времени понадобилось ей и для того, чтобы понять, что его назойливость была также актом политического вмешательства под конечным контролем Тянь Ханя, приёмы которого отличались коварством. Поначалу она сама разыскивала Тянь Ханя, чтобы войти в связь с местной партийной организацией в Шанхае, теперь происходило обратное. Тянь Хань применял хитрую тактику, чтобы помешать ей войти в связь с другими членами партии, которые в будущем, возможно, могли бы защитить её от репрессалий правительства. Не имея этих крайне важных связей, но уже известная в некоторых кругах как человек, участвующий в операциях левых, она находилась в опасном положении, предоставленная «плыть по воле волн». Факты были неумолимы: она барахталась, лишённая защитной среды подпольной коммунистической организации, и это стало известно. Кое-кто из тех, кого она некогда считала друзьями, теперь отказывался пускать её на порог, понимая, что человек в её положении обречён на арест, а в этом случае пострадают и они сами.

Благодаря знакомству с Тянь Ханем её представили Ляо Моша, ещё одному члену Лиги левых театральных деятелей. Писатель-борец, Ляо «в те дни был ещё на правильном пути» (намёк на его последующую скрытую критику режима Мао оружием журналистики; это преступление в конечном счёте навлекло на него опалу). Цзян Цин отметила также, что жена Ляо была дочерью знаменитого человека, которого она, впрочем, не назвала. В начале 30‑х годов Ляо бедствовал. Они с женой жили в убогих условиях в мансарде. Когда Цзян Цин познакомилась с ними, жена Ляо была беременна. Под тем предлогом, что Цзян Цин всё ещё искала штаб-квартиру партийной организации, Ляо Моша пригласил её перейти жить к нему, вероятно, чтобы проверить её политические взгляды и характер. Не имея ничего лучшего, она согласилась. Их жильё было таким тесным, что ей пришлось спать на узком столе. Невыносимо раздражали их постоянные перебранки, которые вспыхивали теперь из-за неё, как посторонней; она почти не спала.

В период своей жизни с Ляо и его женой она начала изучать сообщество интеллигенции, сосредоточенное вокруг Дася (общепринятое название Шанхайского университета). Там она стала посещать занятия в качестве вольнослушательницы. В 30‑е годы, включая сюда и период демонстраций 9 декабря 1935 года[41], университет сохранял «весьма левую политическую окраску» — то есть соответствующую линии Ван Мина, связанного с русскими. Всякий раз, когда студенты и преподаватели устраивали демонстрации, гоминьдановские власти арестовывали большое число молодых коммунистов и членов Союза молодёжи. Когда волна студенческих протестов достигла своего предела во время демонстраций 9 декабря, «толпы сторонников Ван Мина высоко подняли красное знамя». Она особенно подчеркнула, что большинство арестованных составляли члены КПК.