В городской больнице врачи на этот раз прибегли к самым сильным средствам против рака: трижды её облучали кобальтом. Столь интенсивное лечение настолько ослабило Цзян Цин, что она постоянно нуждалась в дополнительном кислороде. Во время четвёртого сеанса облучения, находясь под кислородной маской, она впала в коматозное состояние. До сих пор она помнит во всех деталях, с какими мучениями приходила в сознание: ужасающее состояние удушья, страх смерти. Лишь только силы возвратились к ней, она выдвинула два требования: прекратить лечение кобальтом и отправить её домой. Но, конечно, одно дело — требовать, а другое — добиться требуемого. В советской медицине существует строгая субординация: ни один врач или профессор медицины практически не может принять ответственное решение без санкции своего начальства. Она вновь впала в коматозное состояние, прежде чем нашли профессора, который мог бы взять на себя ответственность в данном случае. Придя в сознание благодаря кислородной маске, чувствуя головокружение, покрытая испариной, Цзян Цин заявила, что страстно желает возвратиться домой. Но никто её не слушал. Поскольку у неё не было аппетита и она еле держалась на ногах, врачи городской больницы, огорчённые своим бессилием, вновь отправили её в пригородный санаторий, сняв с себя таким образом ответственность[308].
Все эти месяцы Председатель Мао знал о её горячем желании возвратиться домой, сказала взволнованно Цзян Цин. Но он также был подробно информирован о медицинском заключении советских врачей. Когда премьер Чжоу прибыл в Москву для переговоров с советским правительством[309], он навестил Цзян Цин в больнице и передал указание Председателя, чтобы она оставалась в Москве, пока её здоровье явно не улучшится. В больнице премьер побеседовал с врачами и ознакомился с историей болезни, желая уяснить положение дел. Разобравшись во всех диагнозах и в методах лечения, он остался очень недоволен тем, что делали (и не делали) советские врачи. Конечно, отметила Цзян Цин, премьер находился в Москве главным образом для переговоров с Хрущёвым. Бесконечные и утомительные дискуссии слишком занимали его.
И всё же Цзян Цин была очень рада увидеться с премьером, ведь ей так хотелось быть в курсе политической обстановки дома и за рубежом. Чжоу многое мог бы рассказать, но считал, что принесёт больше пользы, если немного развлечёт её. Однажды он привёл в больницу к Цзян Цин госпожу Бородину[310] и Чэн Яньцю — знаменитого певца традиционной китайской оперы (и мастера исполнения женских ролей), пожелавшего навестить её[311]. Побыв немного со всеми, премьер вновь отправился на переговоры с Хрущёвым, а остальные гости остались. Чтобы развлечь Цзян Цин, Чэн Яньцю исполнил несколько пантомим, показав, что члены её партийной организации в Китае предпочитают один из двух стилей: или характерный для ортодоксальной школы Мэй Ланьфана (1893—1961), самого знаменитого исполнителя женских ролей в традиционной китайской опере, или новаторский, созданный самим Чэн Яньцю, но не нарушавший традиций исполнения женских ролей мужчинами.
Цзян Цин обменивалась с гостями шутками по поводу людей и событий, хорошо им известных. Гости не уходили до позднего вечера. Лишь ненадолго им пришлось оставить Цзян Цин, чтобы пойти куда-нибудь поужинать: у неё не оказалось для них угощения. Позднее в тот же вечер возвратился премьер Чжоу с несколькими товарищами. Он был зол на Хрущёва за его неуступчивость. Невозможность убедить Хрущёва выводила его из себя. Цзян Цин чувствовала себя неловко, так как ничем не могла их угостить. Грубый хлеб, рыба и яйца — обычная русская пища, имевшаяся в палате, не годилась, как ей казалось, для угощения. Однако премьер не придавал этому никакого значения и делал всё, чтобы развеселить Цзян Нин. Оказывается, у него было для неё письмо от его жены Дэн Инчао, но он забыл его передать. Это письмо он возил с собой в Индию и вспомнил о нём, только возвратившись в Китай.
О Чэн Яньцю, актере-новаторе, которого она рассчитывала использовать в будущем, Цзян Цин сказала, что долго старалась уговорить премьера Чжоу и Председателя Мао защитить его от общих с ней врагов. Когда Чэн Яньцю впервые подвергся нападкам (в конце 50‑х годов), премьер всячески пытался защитить его, но в конечном счёте потерпел неудачу. В 1958 году «четыре злодея» своими преследованиями «довели Чэна до смерти». Почему они преследовали его? Потому что его исполнительский стиль был новым, а стиль его противника Мэй Ланьфана —