Товарищ Цзян Цин. Выпуск первый

Язык романа и имена действующих лиц глубоко символичны. Автор романа в духе даосизма делает намёк на то, что истинная история скрыта, а вместо неё используется ложная: в следующих один за другим снах Баоюй встречает другого Баоюйя, именуемого «Чжэнь», то есть «истинный», истинный же Баоюй именуется «Цзя», то есть «ложный». Эта игра слов используется на протяжении всего романа.

Комментируя «Песнь Хао и Ляо», Цзян Цин подчеркнула, что в разных изданиях часто варьируются два нижеследующих отрывка:

В брошенных ныне пустынных покоях
Не умещались таблички гостей на постели[334].
Жёлтые травы под ивой сухою
Были тем местом, где танцевали и пели.
Здесь паутину густую паук сплёл по резным потолкам.
Бедные окна шелками зелёными ныне украсились там.

―

Густо румяна лежат,
Пудра струит аромат,—
Но почему-то седеют виски,
Инеем белым блестят.
Только вчера над костями насыпан холмик могильный из жёлтой земли.
Ныне под шёлковым пологом красным в брачную ночь молодые легли[335].

Говоря о мифических, сверхъестественных, фантастических особенностях романа, Цзян Цин рассказала содержание вставного эпизода одной главы. Старая женщина Лю Лаолао заходит в Дагуаньюань, сад при дворце Жунго, в котором живут её многочисленные родственники. План сада отражает план неба, именуемого автором «пустынной страной грёз». Данный эпизод иллюстрирует соответствие между садом и небом, а также возможность уйти от реальной действительности. Первоначально на небе росла трава (под которой подразумевается женское начало), а Баоюй когда-то был там богом. Бог жалел траву и каждый день поливал её (традиционный символ половой любви в китайской литературе). Трава в ответ говорила, что, став женщиной на земле, она отплатит богу своими слезами.

Цзян Цин разъясняла значение многих строчек и отрывков. Например, она сказала, что слова о костях (над которыми был «насыпан холмик могильный») относятся к Баочай (хотя Баочай продолжает жить на протяжении всего романа — как в его современной версии, так и в оригинале, написанном Цао Сюэцином. Цзян Цин, возможно, имела в виду Дайюй — умирающую героиню). «Золота полон сундук, полон сундук серебром, станешь ты нищим в мгновение ока — люди злословят кругом» — эти слова предсказывают будущее превращение Баоюйя из богача в нищего. Менее ясно, кого подразумевают следующие строки: «Ныне вздыхаешь, что краткую жизнь прожил другой человек, можешь ли знать, что, придя с похорон, тоже окончишь свой век?» Зато очевиден смысл следующих слов: «Те презирали шапки ничтожных по чину — ныне за это с шейной колодкой стоят!» Они относятся к Сю Паню — брату Баочай, получившему хорошее образование, но едва не ставшему разбойником.

Затем Цзян Цин остановилась на пятой главе и процитировала отрывки из знаменитого эпизода, когда фея возмездия вручает Баоюйю иллюстрированную книгу из 12 песен, в которых иносказательно описывается судьба 12 девушек из Цзиньлина. Это, сказала Цзян Цин, происходит на небесах (называемых здесь страной грёз), где хранятся две книги, ортодоксальная и дополнительная. Последняя написана в стиле Цин Вэнь (по имени самой красивой, но несчастной девушки Баоюйя, погибающей трагической смертью).

Цзян Цин с особым выражением, вкладывая личный смысл, прочитала наизусть следующие строки:

Трудно увидеть луну после ливня.
Тучка узорная вмиг разлетелась.
Будто бы небо, душа высока,—
Вниз её тянет ничтожное тело.

Бойкий характер, пленительный облик вызвали злость без предела.
Старый и малый поэтому много зло на тебя клеветали.
Юноши знатного сердце одно после тебя пожалело[336].

На рисунке перед нижеследующими строками были изображены два высоких дерева, на которых висит нефритовый пояс; под деревьями в снежном сугробе лежит золотая шпилька для волос.

О той я вздыхаю, чей нрав — добродетель сама;
И ту я жалею, что тополя пух воспевала.
Нефритовый пояс в лесу на деревьях висит.
Из золота шпилька под снежным сугробом пропала[337].