Товарищи китайские бойцы

— Могилу роют, — тихо бросил Пау Ти-сан. Затем, помолчав, так же тихо произнес: — Бежим, Павел, все равно пропадать.

Кобаидзе не успел ничего ответить. Все дальнейшее произошло с ошеломляющей быстротой. Присев и напружинившись, как тигр перед прыжком, китайский командир вдруг крикнул, с непостижимой ловкостью перемахнул через забор и побежал, пересекая улицу, в сторону реки.

— Костин крик передать невозможно, — вспоминал полковник. — Вы не представляете себе, что это было. Какой-то дрожащий горловой звук на невероятно высоких нотах. Крик кочевника в пустыне, крик охотника в дебрях Азии, крик степного всадника, бешено скачущего на низкорослом коньке и готового пустить стрелу во врага… Не знаю, с чем его сравнить и откуда у Кости, выросшего в большом городе, в культурной среде, объявилось умение кричать с такой непривычной для нашего уха потрясающей силой.

Потом уже, много дней спустя после августовских событий, я как-то спросил Костю, какую цель он преследовал своим криком.

— Поразить хотел, — ответил Пау Ти-сан.

— И он действительно поразил. Оглушенные, растерянные, ничего не понимающие казаки какое-то мгновение тупо смотрели, как убегает от них китайский командир. Я сначала тоже опешил, но тут же пришел в себя, судорожно ухватился за прутья забора, подтянулся и прыгнул вниз. Прыгнул не очень удачно: край гимнастерки зацепился за острие пики. Я почувствовал, что вишу между небом и землей. Но так продолжалось долю секунды. Гимнастерка не выдержала, треснула, я упал на землю, вскочил и, побежав через улицу, заскочил в чей-то двор, там снова забор, двор, забор… И наконец Терек. Кубарем скатываюсь в реку. Сзади стрельба, крики… А Терек меня подхватил и несет. Воды в тот август в реке было много… Но и камней тоже много. Меня ударило о них раз, другой. Как оказался на другом берегу, как подобрали меня красноармейцы, я уже не помнил. Пришел в себя в казарме. Отлежался час-другой, и — в бой. Прохлаждаться не приходилось: каждый человек нужен был.

Мы спросили про Пау Ти-сана.

— Его снесло много ниже того места, где меня выбросило, — ответил полковник. — Он все августовские дни в Курской слободке воевал.

Узнав точный адрес, нам было уже не трудно восстановить картину августовских боев в тех местах, где воевал Пау Ти-сан. Речь шла о Курской слободке. Там в те дни за Советскую власть дрались не только красноармейские подразделения и наспех вооруженные рабочие дружины, но буквально все население от мала до велика. Женщины, старики, дети шли под огонь вражеских винтовок и пулеметов, подносили бойцам патроны, пищу, возводили оборонные сооружения, занимались разведкой.

Бойцы Пау Ти-сана воевали на том отрезке широкой Госпитальной улицы, которая причудами гражданской войны была превращена в линию фронта. Улица выглядела здесь довольно уныло. Один за другим тянулись два длинных глухих каменных забора — госпитальный и городской тюрьмы. Вдоль них и залегла цепь красноармейцев. В распоряжении комбата находились бойцы, участвовавшие в «войне этажей», и еще десятка три других китайцев красноармейцев, разными путями попавших в дни мятежа в Курскую слободку.

Вместе с китайцами этот участок фронта держали также часть дружинников Павла Огурцова, подразделение осетинского отряда Кирилла Кесаева и группа бойцов из грузинского отряда Саши Гегечкори.

Участок был важный. Здесь через канаву, проходившую вдоль всей Госпитальной улицы и отлично выполнявшую роль естественного защитного сооружения, был переброшен вровень с мостовой небольшой, ничем не огражденный мост. Он-то и привлекал усиленное внимание белых. Именно сюда мятежники направили свой удар.

В качестве решающей силы они использовали броневик.

Ощерившись пулеметами, поливая все впереди себя смертоносным огнем, бронированная машина надвигалась на цепи красноармейцев. Скоро она уже была на мосту. Шум мотора все приближался. Ветер доносил до бойцов запах бензинового перегара, пули били о стены ближних домов, о насыпь окопов.

Трудно сейчас сказать, кто был тот герой, который незаметно подполз к броневику и с короткого расстояния бросил под колеса гранату: дружинник ли из рабочей гвардии, спешившийся ли конник из осетинской сотни, боец ли из отряда Саши Гегечкори, или китайский доброволец из батальона Пау Ти-сана. В горячке боя никто на это не обратил внимания. Однако граната решила судьбу бронированной машины. Мотор заглох, пулеметы замолчали. Белогвардейцы бросили ее и отползли к своим.

Броневик был заманчивым трофеем. Не успели белые оглянуться, как несколько бойцов кинулись к подбитой машине. Белоказаки поняли маневр, открыли по смельчакам бешеный огонь, но поздно, дело сделано: автомобиль взят на буксир.

Понадобилось много выдержки, смелости, да и просто физических сил, чтобы под пулями белых подтянуть с помощью каната броневик к своим позициям.

В Курской слободке можно было слышать в те минуты русское «Взяли!.. Еще взяли!», и голоса китайцев, и темпераментные выкрики на осетинском и грузинском языках.