Товарищи китайские бойцы

Услышав муллу, присутствовавшие в зале мусульмане встали со своих мест. Между нашей армейской делегацией и делегацией казаков, разделенными проходом, невольно образовалась на несколько минут живая стена. А нам, товарищам китайских делегатов, большего и не нужно было. Мы их успокоили, напомнили, что, поддавшись на провокацию Фальчикова, они сыграют только на руку врагам. Костя первый пришел в себя, перевел дух, отнял руку от маузера, бросил яростный взгляд в сторону Фальчикова и что-то сказал по-китайски своим бойцам. Те покорно сели на место.

Инцидент был исчерпан. Я взглянул на часы и понял, что чеченский мулла призвал верующих к намазу раньше обычного.

Мы спросили, когда произошел инцидент.

— За день или за два до мятежа, — ответил Кобаидзе.

— А когда бои начались, где был Пау Ти-сан?

Полковник задумался.

— Не знаю. Наверно, дома… Во всяком случае, с первыми выстрелами он так же, как и я, побежал к своим бойцам и так же, как я, попал к белым в плен.

— В плен?!

— Ну да. Благодаря Косте, собственно говоря, мы и беседуем сейчас с вами. Если бы не он — лежать бы мне в могиле во дворе Харламовской церкви… Вместе бежали…

История, услышанная нами, такова.

Вечером 5 августа Павел Кобаидзе, молодой комиссар 1-го Красногвардейского полка, усталый, полный впечатлений, перебирая в памяти все услышанное за день в зале заседания, вернулся со съезда домой и рано лег спать. Проснулся он под утро от звуков винтовочной и пулеметной стрельбы и буханья орудий.

Быстро одевшись, комиссар выскочил на улицу и побежал по направлению к Апшеронским казармам, в свой полк.

Стрельба доносилась со всех сторон. Разобраться в том, что происходит в городе, кто в кого стреляет, где свои, где враги, не представлялось никакой возможности. Но если говорить о том районе, где находился Кобаидзе, то он казался спокойным. Здесь никто не стрелял, никто даже не показывался. Улица будто вымерла.

Это спокойствие было только кажущимся. «Пятая колонна» не дремала. Из-под спущенных оконных занавесок, сквозь «глазки» в дверях и воротах за комиссаром следили десятки вражеских глаз. Следили и ждали подходящего момента. Когда он, замедлив шаг, проходил мимо какого-то сонного, с наглухо закрытыми ставнями домика, двери распахнулись, Кобаидзе почувствовал удар по голове, несколько дюжих казаков навалились на него, стали крутить назад руки.

Еще мгновение — и руки оказались связанными. Казаки, сидевшие в засаде, разделились: двое вернулись в тихий домик, а двое, ругаясь и колотя оглушенного Кобаидзе рукоятками наганов по спине, повели его в сторону шумевшего неподалеку Терека.

Вот и знакомый узкий перекинутый через реку дощатый. пешеходный мост — кладка, как зовут его владикавказцы. За ним — заречная сторона, широкая зеленая Михайловская улица, виднеющаяся вдали Харламовская церковь.

Туда, к этой церкви, и направились казаки, подталкивая пленного.

Когда комиссара ввели в церковный двор, подъесаул, распоряжавшийся там, спросил казаков:

— Что, хлопцы, еще одного большевичка привели? Кто такой, не знаете?

— Кто его знает, — равнодушно ответил казак, всю дорогу особенно рьяно колотивший Кобаидзе по спине. — Видать, из начальников… Кольт держал… Кольт у них только начальникам положен… — Казак вынул из кармана и показал блеснувший вороненой сталью пистолет, который еще полчаса тому назад находился в руках комиссара.

— Так, так, разберемся, какой начальник… — многообещающе произнес подъесаул. — Тут вот перед вами «главного китайца» привели, то действительно птица… Его здесь весь город знает.

Кобаидзе обернулся. В нескольких шагах от него, прислонившись спиной к стволу дерева, молча стоял Пау Ти-сан. Павлу Иосифовичу хотелось крикнуть: «Костя!», броситься к другу, но, увидев его предостерегающее движение, сдержался. Комиссар понимал: Пау Ти-сан заботится не о себе. Его все равно опознали, да и не могли не опознать: слишком уж приметен. А Кобаидзе пока не знают. И лучше ему не выдавать себя, не показывать, что они близки.

Казаки, сопровождавшие Кобаидзе, ушли. Подъесаул тоже куда-то скрылся. Павел Иосифович огляделся. Церковный двор, превращенный белогвардейцами в лагерь военнопленных, представлял собой обширную территорию, обнесенную со всех сторон массивной полутораметровой высоты оградой в виде железных пик с заостренными наконечниками, укрепленных на кирпичном фундаменте. У ворот ограды с наружной стороны стояли двое часовых. По двору сновали станичники, не обращая никакого внимания на пленных красноармейцев, которые молча, тесной группой сидели в холодке позади церкви. Их было не много, человек пятнадцать.

Пау Ти-сан подошел к Кобаидзе, стоявшему у ограды, недалеко от часовых, но в разговор не вступал.

Так прошло минут двадцать. Из церковной сторожки появился подъесаул, за ним двое казаков с грудой лопат в руках. С грохотом сбросив лопаты на землю, они подошли к красноармейцам, что-то сказали им. Красноармейцы встали, взяли каждый по лопате и принялись в глубине двора рыть яму. С десяток белогвардейцев, встав позади и поигрывая винтовками, молча наблюдали за их работой.