Товарищи китайские бойцы

Кое-что дала попытка установить, как избирались на съезд делегаты от Красной Армии. Выяснить это помогли газетные отчеты и немногие разрозненные протокольные записи, уцелевшие в архивах. Делегаты выбирались на конференциях армейских частей. Значит, Ча Ян-чи прав: за комбата, видно, действительно голосовали, и комбат на съезде, по всем данным, действительно присутствовал.

А раз Пау Ти-сан был участником съезда, то он мог оказаться среди тех делегатов, которые вместе с Серго во время мятежа ушли в Ингушетию.

Известно, что съезд заседал в расположенном на окраине Владикавказа кадетском корпусе, что оставшиеся на ночь в помещении корпуса делегаты, когда вспыхнул мятеж, оказались отрезанными от города и что Орджоникидзе увел их в Ингушетию поднимать горцев на борьбу за освобождение города.

Нет. Свидетели тех дней, отвечая на наши вопросы, отрицательно качали седыми головами. Пау Ти-сана в Ингушетии не видели.

Значит, тупик. Все наши старания узнать, где был, что делал китайский командир, когда начался мятеж, натыкались на плотную завесу времени.

Последняя надежда оставалась на Павла Иосифовича Кобаидзе, уехавшего куда-то отдыхать. Может быть, он, вернувшись, поможет рассеять наши сомнения.

Так и случилось. При встрече с загоревшим и помолодевшим полковником нам еле хватило блокнота, чтобы записать все интересное, что он рассказал.

— Армейцев, — вспоминал Кобаидзе, — было на съезде человек тридцать — тридцать пять. Пау Ти-сан присутствовал, мы с Костей рядом сидели.

Жарко было! Не в смысле наружной температуры, а в смысле политического накала. Страсти разгорались до того, что казалось, вот-вот все взлетит в воздух, как паровой котел, не выдержавший страшного давления. Исключительно вызывающе вели себя представители казачьей верхушки. Они все время выдвигали ультимативные требования, угрожали. Кто-то из них даже бросил такую фразу: «Что не решит съезд, решит оружие».

Самые горячие, надо сказать, хватались за оружие даже в самом зале. Вот и с Костей так случилось: чуть-чуть свой именной маузер не пустил в ход. Это когда он с Фальчиковым схватился.

— Фальчиков? Кто такой?

— Есаул. Возглавлял казачью делегацию.

— А Пау Ти-сан какое к нему отношение имел?

— Никакого. Все произошло из-за того, что Фальчиков позволил себе грубый выпад против китайцев… Вернее, он поддержал какого-то сунженца, вахмистра, который выступил и заявил, что Советская власть держится на китайских штыках.

Председательствующий резко оборвал вахмистра, а Костя тоже не стерпел и спокойно, но внятно бросил с места в зал реплику. Он сказал что-то о казаках с типичной психологией царских опричников.

Тогда взвился Фальчиков. «Желтая собака! — крикнул он Пау Ти-сану. — Казаков смеешь оскорблять!..»

Делегацию Красной Армии отделял от казаков проход. И то, что произошло дальше, заняло буквально мгновение. Я никогда не видел Пау Ти-сана таким. Глаза его загорелись темным огнем. Он побледнел, вскочил и трясущимися от ярости руками стал отстегивать кобуру маузера. Видно было, что человек себя не помнит.

Я обхватил друга: «Что ты, что ты, Костя, не дури». — «Пусти, — вырывался он, — говорю тебе — пусти!»— И все пытался выхватить маузер.

А с Костей, надо сказать, еще два китайских делегата были. Не помню их фамилии. Они не очень хорошо говорили по-русски, но, что произошло, поняли. И тоже вместе с Пау Ти-саном вскочили, тоже побелели от оскорбления, тоже схватились за оружие. И у казаков, смотрю, в руках пистолеты поблескивают. В зале шум, вахмистра гонят с трибуны, из рядов крики: «Долой!» Председательствующий пытается навести порядок, но его звонка не слышно. «Ну, — думаю, — сейчас начнется стрельба, только этого не хватает».

Дело, однако, до стрельбы не дошло. Обстановку разрядил… мулла. Да, среди делегатов съезда было несколько мусульманских служителей культа. Большинство их не скрывали ненависти к Советам. Но тот мулла, о котором я говорю, член чеченской делегации, придерживался других взглядов. Это можно было понять из его речи, произнесенной как раз незадолго перед тем, как произошел конфликт между Пау Ти-саном и Фальчиковым. В своем выступлении чеченский мулла — человек средних лет, в чалме — призывал к единению трудящихся, к поддержке горскими народами Советской власти.

И вот под сводами зала, перекрывая шум, вдруг разносится: «Ля Илляха иль Алла!» — Нет бога, кроме бога. Во всем мусульманском мире муэдзины обращаются так к верующим, призывая к намазу.

Надо сказать, что большинство делегатов горских народов свято соблюдали часы молитвы и из уважения к их обычаю съезд на это время устраивал перерыв.