Тожесть. Сборник рассказов (СИ)

Ты и правда был ничего. Заботливый, с десятком мягких свитеров. Кашемировый Женя. Немного приторный, но надежный. Катька как раз осела на хате у Прошина, одинокие мои вечера стали еще пустыннее. А ты привозил мне кофе на кокосовом молоке, помогал надеть пальто и дышал в макушку, пока мы ждали ребят у знакомой пивнушки.

Я ничего не чувствовала особенного к Жене. Катька давила, что ты милый. Все кругом говорили, что ты милый. Никто не задумывается отчего-то, что нет худшего определения для человека, чем милый. Лучше моральный урод, маньяк и психопат. Лучше ленивое чмо. Лучше невыносимый неврозник и педант. Бывший нарик. Задолбленный в школе ботан. Патологический лгун. Всезнайка. Сексист и абьюзер. Тварь дрожащая. Мамин сынок. Любое определение лучше, чем МИ-ЛЫ-Й.

Прости, Жек, но твой Женя — милый.

Я почти решила тихонечко слиться, пока он не перевез ко мне многочисленные свои свитера. Но ты вдруг приехал без предупреждения. Я точно помню, мы не договаривались. Я уже собиралась влезть в пижаму и по новому кругу врубить Друзей. Но ты приехал. Без кофе. Зашел, разулся, включил свет на кухне, спросил, чего можно пожрать. Кажется, мы успели посмотреть до Росса, понявшего, наконец, что Рейчел его любит. В тот момент и до меня, наконец, дошло, что для всех ты можешь быть кем угодно — милым Женей, лучшим другом дворовых котят, главным соратником пивного марафона и обладателем десяти кашемировых свитеров на вынос. Но вот этот парень, поедающий мои запасы орешков и вяленой клюквы под чай с егерем, он только мой.

Мы целовались, пока Моника заставляла Чендлера бегать. Они не знали еще, что жениться им только в седьмом сезоне, а детей усыновлять к самому концу. Мы не знали и того больше. Но тогда я узнала Жеку.

Жека пахнет шампунем с ментолом и кофейной пастой для волос. Жека уморительно смешной, тотально заботливый, а еще отъявленный бездарь, неуместное хамло и невыносимый нытик. Жека любит макароны с тушенкой, ненавидит белое вино и сыр с плесенью, играет в танки, не носит тапочек и оглушительно пукает в туалете.

С Жекой я была готова на все. Ехать сутки до моря в автобусе, провонявшем грязными носками и душными подмышками. Даже жрать переспелые персики, хотя персиков на дух не переношу. Сидеть два месяца дома, потому что денег нет и не предвидится до сдачи проекта, который сам себя, конечно, не сдаст. Отдать старичка Петровича в добрые чужие руки, потому что аллергия на шерсть и слюну, прости, Петрович. Посылать друзей к черту, называть друзьями тех, кто не нравится, совсем не нравится, ну да и ладно. Выбросить из шкафа все платья с голой спиной. Принять в дар чертов кашемир в тысяче и одном изделии. Бросить учебу, потому что не перспективно, и лучше давай ты будешь помогать мне с работой, а я потом о тебе замолвлю, и тоже в штат попадешь. Говорить, что не думаю. Делать, что не хочу.

Потому что Жека. Потому что Жека. Жека, потому что.

Жеке я могла простить все. Сделать, как он хочет. Сказать, что ему нужно. Поверить во все, что говорит он. Жеке я доверяла больше, чем себе. С Жекой считалась куда чаще, чем с собой. Рассказывала всем, какой он классный. Куда лучше этого вашего Жени. Ведь он мой Жека. Пахнет ментолом и кофе. Работает все дольше. Приходит домой все реже.

И все чаще приходит не Жекой, и даже не Женей. Евгением.

Странные метаморфозы. Имени, личности, взглядов, жестов, слов и мыслей. Пугающие изменения сути. Страшно признать это, невозможно разобраться, невыносимо существовать в этой необъяснимой системе координат, где все неизвестные равны сами себе и ничему больше. Где единственная константа — Евгений. Его слова, его жесты, его желания. Его решения.

Это он за нас решил. За меня и Жеку. Что будет с нами, а чего нет. И что случится, ослушайся мы его. Иногда мне казалось, что я живу с шизофреником. Что в тебе три тебя. И каждый хочет своего, каждый думает по-своему, а главное, каждый меня все меньше любит. Почти Билли Миллиган. От Жени, что любит всех, и это бесит. Через Жеку, чью любовь нужно еще заслужить, и потому она так ценна. До Евгения, что не знает любви, одну только прозрачную злобу, и я боюсь его, знал бы ты, как я его боюсь.

Я уверена, это он все сломал. Евгений. В тот самый день, и в дни до того, и в каждый последующий день. Он рушил все, что мы строили. Даже не убиваемый фикус засох. Даже кашемировый свитер потерял цвет. Даже я, вся состоящая из любви к тебе, истерлась.

Так странно, что я наконец говорю тебе это. Пишу, конечно, но все-таки. Я столько раз репетировала этот монолог. Как начну с имен. Как закончу свитером. Ходила кругами по комнате и подыскивала слова. Ложилась на диван и повторяла их. Шептала стене, пока сама не теряла цвет, запах и вес, как все кругом. И тогда я засыпала. От безысходности. От усталости. От бессмысленности. А когда просыпалась, ты уже сидел на кухне. Мне оставалась только теплая вмятина и запах.