Тожесть. Сборник рассказов (СИ)

Внутри меня бушевало столько боли. Столько непринятия. Себя и тебя. Обстоятельств. Путей. Столько неуверенности. Столько сомнений. И вот сейчас все мои мысли, весь этот ураган нестерпимых мыслей угомонился, осел, растаял. Я больше не хватаюсь за обрывки — не пытаюсь вспомнить твой запах, услышать, как ты дышишь во сне. Я не помню теплую вмятину на подушке от твоей головы. Прошло так мало времени, так смехотворно мало, а все уже стерлось, смазалось и ушло.

Нет, не потеряло ценности, просто поблекло. Прошлое стало прошлым. Прошедшее осталось за спиной. Так спокойно становится, когда принятое решение оказывается принятым на самом деле. Все терзания позади. Все обиды забыты.

С нами ничего не происходило. Не было тишины комнат, холода остывшей ванны. Не было вина, пролитого на скатерть. Не было крови, пропитавшей пижамные шорты, не было острого понимания точки невозврата, которую мы перешагнули одним резким толчком и коротким падением.

Когда человек пытается обмануть судьбу, подтасовать выданное ему изначально, то любая победа обязательно оборачивается фатальным провалом. Козырей не хватает, на руки приходит мелочевка, карты выпадают из пальцев. И вот ты летишь-летишь на пол, запутавшись в ногах и ножках стула.

Я была не права. Я так долго склеивала пыль. Пыталась собрать ее бок к боку, а потом смахивала со стола неосторожным движением. Бесполезность любых усилий лишь подчеркивает простую истину — нам не было суждено. Ничего из желаемого не было нам прописано. Сколько раз мы пытались нащупать верный путь, а на деле топтались у неоновой вывески «Выход».

Пора на выход, Жек.

Чтобы понять это, мне пришлось потерять все, чем я и не обладала толком. Наш дом порос пылью и тишиной. Фикус засох. Растерялись носки — серые, черные, в маленький горошек, все, как один, без пары. Выцвели дни. Выцвели мы. Помнишь был старый фильм про лангольеров? Черные твари, пожирающие прошлый день. Там исчезал ход времени, пропадали звук, цвет и вкус. А потом приходили они, сгустки тотального ничего, и обрывали жалкое существование всего, что утратило актуальность.

Мы давно уже в бездонном нутре лангольера.

И это не больно, не жутко, спокойно даже. Но как же тоскливо, Жек. Как же тоскливо быть нами. Жить нами. Просыпаться и засыпать. Я ничего не чувствую так давно, что и не страшно уже. Наверное, так доживают свое старики. В пыльном равнодушии. В бесконечности последнего бытия. Только у них нет выбора. И выхода нет. Они не могут все закончить. А я могу.

Выйти из дома и не вернуться. Это так упоительно, знать, что можно просто не вернуться. Ощущать тревогу, нетерпение, страх. Конечно, мне страшно. Мне очень страшно, Жек. Но я живу. В этом страхе. В ужасе даже, но это жизнь. Все — жизнь. Кроме пыльного моего существования с фикусом и тишиной. Мне бы так хотелось, чтобы ты тоже жил. Прямо сейчас. Злился, пугался, бежал куда-то, чувствовал, перепрыгивал через лужи, спешил в метро. Пил что-то горькое и пьяное, танцевал с кем-то красивым и таким же живым.

Живи сегодня, Жек.

Такое простое и абсолютно невыполнимое. Казалось бы, ну чего проще? Вставай с утра и живи. А получилась какая-то ерунда. Мы всегда были где-то между. Между проснулся и уснул, между работой и домом, между победой и провалом, между фикусом и шторой, между приязнью и усталостью, между вчера и завтра. Между родился и умер.

Мне казалось, что это, кругом творящееся, — черновик. Его можно прожить кое-как, а вот потом! Потом обязательно будет чистый лист, идеальная ручка и чернила перестанут мазаться. Не перестанут. Мимо с бешеной скоростью несутся дни. Я сидела на полу, а солнечные лужицы двигались от одной стены к другой. Целый день в этом движении. Земля делала круг, а я сидела, и почти слышала свит ее кружения вокруг придуманной человеком оси. Человек так любит выдумывать смыслы и правила. Все эти своды, словари, энциклопедии. Целая система кружится вокруг пылающей звезды, казалось бы, что может быть важнее этого?

Мы. Ты и я. Жизнь, что завязалась во мне на короткие три недели, а я и не поняла, не почуяла, не оценила. Вот в чем моя вина. Не в том, что я сама решила не пить таблетки, не в том, что вывалила на тебя это, как что-то уже решенное нами, и даже не в том, как легко упустила шанс стать чьим-то вместилищем. Нет. Я засмотрелась на солнце, а нужно было смотреть в себя. Я засмотрелась на солнце, а нужно было смотреть на тебя. Общее стало важнее частного. Вечное стало спасением там, где подвело минутное.

И вот я уже вишу в небытие. Дергаю ногами, подвешенная на чувство вины и потери. На страх и боль, как на ошейник с шипами вовнутрь. А рядом болтаешься ты.

Мы сами себя там подвесили, Жек. Мы сами затянули петлю равнодушия к себе сегодняшнему во имя себя когда-нибудского. Мы сами поджали ноги, оттолкнули табуретку и повисли, удивляясь, что дышать становится все труднее, а в шее предательски скрипит. Продолжая надеяться, что этот черновик жизни можно еще смять и выбросить.