Тожесть. Сборник рассказов (СИ)

Но ты не дала. Полежать на полу, посмотреть в потолок. Побыть вне постоянной борьбы без цели и смысла. Ты приготовила пасту, налила вино, выгладила скатерть. Надо было понять, что ты задумала. Почему так ушла в себя, почему еще больше запахнулась, еще крепче задернулась, завернулась в плед, застыла коконом. Что нашлось в тебе нового, неизведанного мной, что за решимость? Порыв? Блажь? Очередной срыв?

Чем ты думала, принимая такое решение за нас двоих, Сонь? Откуда взялась эта слепая решимость? Уверенность, что так — верно. Заранее зная, насколько я против и почему, взять и решить за двоих о жизни, которую делишь на двое. Должна делить. Это честно — принимать общее решение в общности. Делать выбор в голос, а в не тишину. Но ты сварила макароны в бантик и залила их сливками, будто это может как-то сгладить угол, который не угол вовсе, а лезвие.

Вино было вкусным. Не сладкое, но без горечи. Легкое, хорошее вино. Я успел сделать два глотка. Первый, потому что хотел пить. А второй, потому что оно хорошее. И ты посмотрела так, что я сразу все понял. Это как мокрой рукой о провод. Не знаю, убьет ли током мокрый мобильник, но мокрая рука может. Ты была оголенным проводом, я был рукой. Еще цельной, без ошметков сгоревшей кожи, но уже приговоренной.

Я знал ответ до того, как задал вопрос. Но мне нужно было услышать.

И я не ронял бокал, это ты дернула на себя скатерть. Это ты вскочила на ноги, это ты опрокинула стул, он еще на бок упал, скрипнул так жалостливо. Странно, да? Запоминается всякая ерунда, а что ты кричала, я не помню. Но точно кричала. Нам даже соседи постучали по батарее, мол, утихомирь свою бабу, чувак, что она там орет. Что обычно кричит тот, у кого отобрали мечту? Да, ты так и сказала, отобрали мечту. Что-то про свободу тела и твою за него ответственность. Про меня инфантила, про женщину в тебе. Что-то про Катьку, которая уже да, а ты все нет. Что-то про важность и причину. И снова про меня, мудака и дебила, ничего не понявшего в жизни.

Мне так хотелось, чтобы ты замолчала. Боже, как мне хотелось, чтобы ты замолчала. Просто замолчала. Замолчала. Замолчала. Перестала кричать, перестала бить меня маленькими кулачками, куда попадешь, без разбору, то в плечо, то в грудь, то в щеку. Чтобы ты не тянула долгие гласные, не круглила рот, чтобы из носа не тянулась полупрозрачная ниточка, а глаза не моргали слипшимися ресницами. Чтобы вся эта ужасная, немыслимая херня закончилась. Чтобы снова было тихо. Чтобы ты ушла в свой кокон. Чтобы я смог передохнуть. Чтобы не болел висок. Чтобы ты замолчала. Замолчала. Перестала это все. Хоть на секунду. Хоть на одну секунду. Пожалуйста, замолчи. Я не могу. Не могу. Перестань меня бить. Перестань меня царапать. Перестань визжать. Просто перестань. Замолчи.

И я тебя оттолкнул, Сонь. Нет, не так. Я тебя ударил. И я тебя оттолкнул.

Это все гребанная табуретка, Сонь. Ты споткнулась. Я помню, что ты о нее споткнулась и упала. Но тут же вскочила. Я даже не успел тебя поднять. Ты уже была на ногах. И было так тихо. Никто больше не кричал. Ничего не происходило. Я точно хотел что-то сказать. Я должен был. Но слов не стало. Ничего не стало. Только ты дышала еще со всхлипами, и волосы с лица смахивала.

Надо было что-то сказать. Я до сих пор ищу слова, которые должен был тогда сказать. Но мы просто разошлись. Я в комнату, ты в ванну. Молча. Я загружал рабочий почтовик, когда ты вышла. Не знаю, сколько прошло? Минут пятнадцать, наверное. Вакуум. Мог пройти год. Или ничего не пройти. Иногда мне кажется, что я до сих пор там сижу и пытаюсь загрузить почту.

Но ты вышла. И время сорвалось. У тебя были руки в крови. Почему-то руки были в крови. В крови, Сонь. Откуда она? Ее же не было. Я же просто оттолкнул, ты же просто упала. Но руки были в крови. И пришлось вызывать скорую, а ты все стояла в коридорчике. И кровь. Ты и кровь.

Не помню, мы говорили что-то, пока они ехали? Врачи эти? Или молчали? Или говорили? Молчали. Мы всегда молчим. И кровь, наверное, ее было мало, но мне казалось, что она повсюду. Что ее много. Очень много. Капает на пол, растекается лужей. Морем. Вины, жалости, неисправимости. Всем самым плохим, что было у нас.

Тем днем. Бесконечным днем.

Наверное, нет смысла говорить, что мне жаль. Что я себя ненавижу. Никогда не забуду. Не знаю, прощения просить? Что мне нужно сделать? Чтобы отпустило. Меня. Тебя. Чтобы этот день нас отпустил.

Я не знаю.

Если знаешь ты, напиши. Напиши пожалуйста.

Женя.

21.11.2018

Это последнее письмо, Жек. Последнее письмо. Звучит жутко. Звучит освобождающее. Это последнее письмо. Мне сложно проследить стадии, эмоции и мысли. Но письма были. Это пятое. Я давно уже не бралась разложить нас на буквы и слова. Я давно уже не вела этих внутренних монологов. Я так боялась разглядеть наш финал, а теперь он передо мной, во всей своей конечности, и мне уже не страшно. Мне давно не было так не страшно.