Традиция и Европа

Мы указали на существенные элементы односторонней схемы «регулярной инициации». Было бы в чём–то нечестно отказывать ей в ценности, но не стоит преувеличивать и терять из виду особые — мы бы даже сказали, аномальные — условия, в которых находятся те из людей Запада, которые имеют лучшие намерения и квалификацию. Кто не был бы счастлив обнаружить инициатическую организацию типа тех, о которых говорит Генон, даже если и не до такой степени, в которой они почти напоминает бюрократическую систему формальной «легальности»? Кто бы не искал их, просто прося, чтобы его оценили и «испытали»? Но дела обстоят иным образом, и читатель Генона находится скорее в ситуации того, кто слышит, что очень хорошо владеть определённой привлекательной молодой девушкой, но когда он в возбуждении спрашивает, где её можно найти, получает в качестве ответа молчание или фразу «Это нас не касается». Ибо, принимая во внимание то, что именно Генон неявно говорит о том, какие регулярные инициатические организации должны существовать на Западе, точные условия, которые необходимы, мы уже объяснили.

Далее, мы должны были с самого начала направить нашу критику на изложение Геноном самой идеи о ритуальной инициации. Эта идея в изложении Генона кажется нам очень ослабленной и «приручённой». В действительности передачи плохо индивидуализированных «духовных влияний», которые человек даже не может осознать, и которые делают его только «виртуально инициированным», который, как мы сказали, подвержен таким же ошибкам и отклонениям, как и абсолютный «профан», недостаточно. Насколько мы сами знаем, а также из выводов, которые можно сделать из самих традиций, включая традиции древних мистерий, ритуальную инициацию можно сравнить с хирургической операцией в дополнении с особенно сильным опытом, оставляющей — как сказано в одном тексте — «вечный след духа».

Встретить живого человека, способного дать инициацию в этом смысле, нелегко; это также зависит не только от квалификации (по уже упомянутым причинам, сегодня на Западе должны действовать разнообразные ограничения на принцип «учитель придёт, когда готов ученик»). Для нас это больше вопрос, скажем так, «отдельных частей» (в военном смысле), которые человек может как встретить, так и не встретить в своей жизни. Не стоит думать, что можно отыскать «школу» со всем, что необходимо для регулярного развития, с удовлетворительной системой «гарантий безопасности» и контроля. Школы на Западе, утверждающие, что они именно таковы, являются обычной мистификацией в той степени, в которой они подчёркивают это утверждение, чуть ли не помещая эту квалификацию на свои визитки и в телефонную книгу. Одна из заслуг Генона— это его справедливая уничижительная критика по отношению ко многим из них.

Таким образом, те, кто хочет продвигаться в поиске реальных метафизических контактов, опираясь на иные силы, а не привязываясь в горизонтальном смысле к организациям, предлагающим свою помощь в этом поиске — так как они приняли карму этой цивилизации, в которой они захотели родиться, будучи уверены в своём призвании, — естественно, находятся на опасном пути. Мы хотим ясно подчеркнуть: они будут путешествовать по пустынной стране без «рекомендаций» и без точной карты. Но, в своей основе, если в профанном мире естественно, что личность благородного происхождения рискует своей жизнью ради стоящей цели, то нет оснований думать иначе по отношению к тому, кто в данных условиях не имеет иного выбора, когда это касается завоевания инициации и освобождению от человеческих ограничений. «Аллах акбар!» — могли бы мы сказать, как арабы, имея в виду: «Бог велик!» — а, как сказал Платон, «всякая великая вещь опасна».

KRUR, 1929

СВАСТИКА КАК СИМВОЛ ПОЛЮСА

Последующие замечания о высшем смысле свастики выглядели бы несколько надуманными, если бы об исследованиях истории прасеверной (urnordisch) расы, проводимых Германом Виртом, не было уже известно в Германии. Однако следует подчеркнуть особо то, что мысли, высказанные по этой теме, в том, что в них есть фактического, не являются простым изложением предположений современного ученого.

Напротив, возможно увязать эти исследования с учением, которое, как бы ни были его следы рассеяны, тем не менее, обнаруживается при помощи общих признаков во всех великих традициях прошлого: от дальневосточной, тибетской, индоарийской и ирано–арийской до эллинской, египетской, кельтской, германской и ацтекской. И у нас нет сомнений, что эти традиции, если взять их непосредственно, за пределами «позитивистских» ограничений, могли бы сказать нам больше, чем многие сомнительные реконструкции на филологической или палеографической основе.