Традиция, трансгрессия, компромисс

Обращение к такого рода сатире в случае Татьяны Яковлевны можно объяснить с помощью замечаний, которые она делала в разговоре с нами. Когда она проговаривала частушки, содержащие в себе критику в адрес колхоза, Горбачева и многих аспектов повседневной жизни, ее соседка, ровесница, вносила мрачные комментарии о бедности, которая ее окружает: «Нет, много таких, что очень плохо живут…» Татьяна Яковлевна на нее прикрикнула: «У нас добра, Ангелина… ты не говори, што худо!» Двоюродный брат Татьяны Яковлевны ей вторил, связывая критические замечания с недостатком патриотизма: «Много-то не хульте… нашу-то Россию-матушку!» (соседка, Татьяна Яковлевна и Павел, интервью (ЛО), 27 октября 2004 г.). Для Татьяны Яковлевны и ее брата критика шла вразрез с их глубоко укорененными ценностями[98]. Однако частушки, с точки зрения Татьяны Яковлевны, не были хулой, хотя и выражали, в сущности, те же чувства. Возможным объяснением этому противоречию было то, что критика в текстах Татьяны Яковлевны была подобна одобренному государством дискурсу сатирических изданий и искусственно внедренным в деревню, созданным по указке государства частушкам. Татьяна Яковлевна видела свои частушки не трансгрессивными, а просто критическими, содержащими в себе суждение.

Некоторые из ее частушек были более карнавальными. В одной из них, посвященной блату, говорится, что тракторист – хорошая партия, потому что будет доставлять необходимые товары. Текст носит амбивалентный характер: он поется матерью (большухой, которой и является сама Татьяна Яковлевна), но от лица дочери, которая утверждает, что тракторист – хороший жених, потому что от него много пользы семье. С другой стороны, текст подразумевает критику экономической ситуации, в которой дрова и сено приходится добывать противозаконным образом:

Полюбила тракториста,
Думала, что мать убьет,
Не ругай меня, мамаша,
Дров и сена привезет.

В другой частушке Татьяна Яковлевна критикует обед для колхозников. Но она вставила эту частушку в рассказ, который ограничивает ее смысл: не она придумала историю, а заезжий тракторист рассказал. Она рассказала, как этот тракторист зашел к ней и сказал, что на обед колхозные работники получили одни куриные кости вместо мяса. Она сочинила по этому поводу частушку:

Корову резали опять
Трактористам на обед.
Погрызем костья, ребята,
Даром мяса-то и нет.

Однако Татьяна Яковлевна своим рассказом старается ограничить неоднозначность частушки, привязывая ее к частному случаю. Ее комментарии снимают с частушки подозрения в хуле на матушку-Россию, как если бы она говорила: «Это не антисоветские речи, это со мной было». Но тем не менее это – именно антисоветские речи. Частушечная форма позволяет автору быть одновременно активным и пассивным, подключая как личную инициативу, так и групповую ответственность.

Эта двойственность публично исполненной частушки делает частушечное высказывание перформативным: вынося личное на публику, частушка не просто рассказывает о реальности – она создает ее [Адоньева 2004: 171, 179]. Исполнение частушки о личной жизни влияет на реальность локального сообщества: спевшая «я расквиталась» может считать, что она действительно расквиталась с соперницей. Можно было бы предположить, что политическая частушка представляет собой иной случай, при котором человек никак не может влиять на реальную ситуацию. Несомненно, после исполнения частушки мясо в супе у трактористов не появилось. Но на социальную реальность исполнительница тем не менее может повлиять. Она предлагает свою интерпретацию реальности, как бы помещая высказывание в кавычки: «Это мое мнение, кто не согласен – поспорьте со мной». Социальное значение политических частушек и состоит в том, что они повышают статус исполнительницы, помещая ее в позицию силы в отношении реальности.

Карнавальный характер политической частушки сильнее всего проявляется в музыкальном номере рязанского хора (первый пример взят из записей 1990-х (ЛО)):