Традиция, трансгрессия, компромисс

Из-за официальной советской установки, по которой деревенские суеверия уже искоренены или вот-вот отойдут в прошлое, заговоры, собранные в советское время, не публиковались вплоть до 1991 года. Только с этого времени стали появляться публикации, посвященные современным полевым исследованиям заговоров и заклинаний[108]. Тем не менее многие исследования, как российские, так и зарубежные, основываясь на фольклорных нарративах (быличках, или меморатах и фабулатах) о колдовстве и заговорах, фокусируются или на описании верований, или на анализе поэтики заговоров. Нас же магическая практика интересует как социальный феномен. В основе нашего исследования лежат многочисленные интервью с людьми, жизненные решения которых в значительной степени определялись магическими представлениями, а также с людьми, которые имеют репутацию колдунов или знахарей. Мы хотим проследить те стратегии, посредством которых дискурс колдовства формирует социальные отношения.

Власть, знание и трансгрессия

В предыдущей главе мы говорили о сглазе как о способе взаимодействия со страхом перед неизвестным, а также как о дискурсе, легитимизирующем авторитет старших женщин как посредников между миром людей и миром сил. При этом действие сглаза приписывается зависти: или сам говорящий испытывает зависть, или предполагает, что другие испытывают это чувство. Дискурс колдовства тоже определен страхом: он вызван страхом тех, кто не имеет власти, и направлен на легитимацию тех, кто, как считается, обладает ею (колдуны, знахари), и на усиление тех, кто «знает» обо всем этом. Он также связан с завистью, однако как причина порчи зависть указывается редко; порча скорее представляет собой символическое выражение идеи власти над другими людьми[109]. Такой контроль мог практиковаться не только из-за зависти, которую испытывали участники обсуждения к подозреваемому в колдовстве, но и в качестве наказания за трансгрессивное поведение. Властью обладал не только предполагаемый колдун, но и тот, кто подозревал и распространял об этом слухи. Пересуды сами по себе могли быть источником власти – не власти контроля, но власти влияния. Все эти роли – знахарь, колдун, распространитель слухов – часто исполнялись старшими женщинами.

В русском языке слова, которые используются для описания магической практики, предполагают наличие особенной силы. Люди определяют колдунов и знахарей как тех, кто «знает». Глагол «знать» обычно используется с дополнением: знать что или знать о чем; когда же он используется без дополнения, то предполагается, что речь идет о магическом знании, о знании как способности. Это знание может передаваться от человека к человеку, его держат в тайне из-за скрытого в нем ресурса и его трансгрессивности. То, что это знание опасно для других, тоже имеет определенное речевое оформление: фразой «тебе сильно поделали» сообщают «испорченному» о том, что ему нанесен магический вред. Говорящий использует переходный глагол делать с личным местоимением, указывающим на адресата речи, в позиции косвенного дополнения и с нулевым прямым дополнением, обычно предполагающимся: делать тебе (что). Диалектные выражения, например «присадить килу», означают такое повреждение тела, при котором человек может болеть практически любой болезнью (кроме травм): расстройством внутренних органов, кожными инфекциями, инфекциями респираторной системы – практически всеми недугами. Выражения, которые используются, чтобы говорить о колдунах, предполагают, что они обладают и властью контроля, которая поражает волю и тело других, и властью как способностью (сверхъестественными знаниями и силой).

Представление о том, что это знание может передаваться по наследству, подчеркивает его немотивированную природу. Наша основная собеседница в селе Красном, Валентина Сергеевна Г., 1925 года рождения), говорила: «Ее мать – Настя – была колдунья; это значит, что она <дочь> знает; и Петька, что навоз возит, его жена Томка, она знает. Две сестры, обе колдуньи. Молодые»[110]. Сам факт родства с подозреваемыми в колдовстве считается достаточным основанием для того, чтобы человека считали колдуном. Традиционный сюжет о колдовстве включает в себя мотив передачи магической силы по родству или свойству.

Люди также могут намеренно стараться получить знания от известного, не связанного с ними родственными узами колдуна. Валентина Сергеевна рассказывает, от кого колдунья Татьяна получила свои знания: колдун Дикой решил передать знания Татьяне, которая не была его родственницей. Валентина считает Татьяну особенно «сильной», потому что та получила свои знания из многих источников: