Традиция, трансгрессия, компромисс

Другая женщина, Татьяна Васильевна М., 1939 года рождения, по прозвищу Деряба, не упоминалась в рассказах Валентины о пении, но ее собственная история свидетельствует о переживаниях того же свойства. Рассказывая о своем участии в деревенском хоре, Татьяна говорила о себе без намека на скромность. Она утверждала, что все, что она делала в этой области, «получалось хорошо» и что, когда она уехала из деревни в 1981 году, «все развалилось». Как и Александра, в хоре она пела в основном советские песни и часто выступала на праздниках в соседних деревнях. Татьяна перестала петь после смерти мужа в 1987 году, поэтому Валентина не могла припомнить недавних ситуаций соперничества с ней. Но возможно, отношения зависти, связанной с возможностью выступать и получением вокальных партий, сформировались между ними раньше.

В полевой ситуации мне (ЛО) было понятно, что ни Татьяне, ни Александре нельзя говорить, что их подозревают в колдовстве. Такое обвинение не только обидело бы женщин, но и испортило бы их отношения с Валентиной. Валентина намеренно сохраняла с ними добрые отношения, хотя не хотела приглашать их к себе в дом. Она избегала открыто обсуждать с ними колдовство; когда она говорила о них со мной, она боялась, что я могу проболтаться им о том, что она мне рассказала. Имена участниц этих историй и название деревни, разумеется, скрыты.

Хотя я (ЛО) прямо не обвиняла этих женщин в колдовстве, в процессе разговоров я узнавала их жизненные истории и спрашивала о колдовстве. Биографии их внешне не походили одна на другую. Александра двадцать лет проработала бригадиром тракторной бригады в совхозе, ей приходилось руководить работниками, приказывать им и оценивать выполнение ими работ. В совхозе было два бригадира, и когда другой заболел и ушел с работы, ей пришлось отвечать за все обширные сельскохозяйственные угодья. Ее рабочий день продолжался с 7.30 утра до 9 вечера. Когда я сказала, что, наверное, как женщине ей было трудно руководить мужчинами, она ответила: «Я не хвастаюсь, но хочу сказать, что они меня слушались. Я сама оценивала их работу и назначала зарплату. Все было под моей ответственностью. Они слушались». Она сказала, что со своей бригадой не раз была победительницей соцсоревнования и получила несколько наград. Так что, хотя в приватных беседах Александру обвиняли в колдовстве (считалось, что знания она получила от матери), в официальном советском контексте она была признанной фигурой, получившей свой авторитет от совхозной администрации. Она говорила, что не проходила никакого специального обучения, прежде чем занять эту позицию, однако она окончила среднюю школу (10 классов), что было нехарактерно для женщин ее поколения. Александра приписывает свой успех врожденной «смекалке». Кроме того, она говорит, что ей хорошо давалась математика, и она достаточно хорошо разбиралась в тракторах, чтобы понять, когда трактористы пытались ее обмануть, утверждая, что их машина в неисправности.

Если в рассказах Валентины о колдовстве преобладала тема социальных отношений, включающих власть и мастерство, то рассказы Александры о работе схожим образом включали в себя тему власти (контроля над другими), успеха и мастерства. Особенно она выделяла тему контроля, четыре раза повторив в своем рассказе, что трактористы «слушались» и «подчинялись». Социальная и институциональная власть, осуществляемая одним человеком, может породить подозрения, что этот человек занимается колдовством. Логика при этом строится следующим образом: раз она или он предъявляет свою силу в определенной области жизни, то почему бы ему или ей не иметь доступа и к области предельной силы, той, где соприкасаются наш и иной миры. Иначе говоря: если я боюсь способности человека повлиять на мою жизнь в одном смысле, то могу опасаться того же в другой области. Как пишет Христофорова: «Приписывание колдовских способностей не просто маркирует “чужесть” человека, но и демонстрирует страх и уважение, которые он вызывает» [Христофорова 2008: 374].