Традиция, трансгрессия, компромисс

Былички обычно рассказывают в приватной обстановке. Приватность определяется количеством участников беседы, их социальными характеристиками и самим физическим пространством (как правило, это домашняя обстановка). Такие разговоры редко возникают во время первой встречи. Обычно они происходят с глазу на глаз или в маленьких группах, не больше пяти-шести человек. Как мы заметили, при определенных обстоятельствах женщины сами заводили разговоры о сверхъестественном. Чаще всего это происходило, когда беседовали ровесницы и возникала тема, которую стоило поддержать или обсудить; во время праздников, когда, как говорят, духи ходят по земле; или на поминках и в поминальные дни; или в ситуации разговоров о жизни за чаем. Конечно, мы не знаем, как происходят такие беседы без нас. Даже становясь случайными свидетелями таких разговоров, даже если казалось, что беседующие нас не замечали, мы не могли быть уверены, что на них не влияет наше присутствие. Когда фольклористы сами заводили разговор о сверхъестественном, задавая вопросы, то обычно спрашивающие и отвечающие относились к разным возрастным группам.

И в интервью, инициированных собирателями, и в наблюдаемых нами беседах истории из жизни в деревне обычно транслируются двумя способами: от тех, кто стоит выше в социальной иерархии, к тем, кто находится ниже, или внутри группы людей, объединенных общей социальной позицией (и, как правило, относящихся к одному гендеру). Разговоры женщин, не входящих в сообщество, с местными мужчинами почти невозможны, если они ровесники, так как участников могут начать воспринимать как потенциальных сексуальных партнеров. Исключение составляют ситуации профессионального общения, например наша беседа с местным историком-мужчиной, учителем или работником местной администрации. Доверительные разговоры возможны только между старшими женщинами и младшими мужчинами, отношения между которыми приравниваются к отношениям старшая сестра – младший брат или тетя – племянник. Хотя группа фольклористов из Санкт-Петербурга состоит преимущественно из женщин, некоторые студенты-мужчины могли проводить и записывать интервью с информантами-мужчинами, и эти данные были очень полезны в исследовании гендерных правил общения. Наш опыт показывает, что исследователи, которые хотят услышать рассказы о личном опыте, должны быть примерными ровесниками собеседников или младше – ровесниками их детей или внуков. Чтобы избежать неэффективных отношений иерархии, мы также старались уклониться от роли собирателей информации «из центра»; такая роль приводит к желанию помочь или угодить, но не общаться. Только в исключительных случаях – таких, например, как исповедь в церкви, – деревенский житель станет рассказывать о личных переживаниях человеку старше себя или облеченному властью[120]. Когда отношения между исследователем и информантом паритетны (они – ровесники), рассказы помогают создать поле общего знания, подтверждая или углубляя взаимопонимание; когда отношения несимметричны, истории транслируют социальный навык (эта передача всегда инициируется младшим или стоящим ниже по положению, которому этот навык необходим). В нашей полевой работе мы часто оказывались в роли неопытных молодок, которых всему нужно учить.

Как нам представляется, очень важно иметь в виду то, что если личным обычно делятся в приватной ситуации, то и сама приватность создается до некоторой степени обсуждением личных тем. Определенный уровень приватности возникает, когда собеседники открыто говорят о своих страхах, ценностях и переживаниях. То есть интервьюер должен быть готов честно сказать: «я боюсь темноты», или «я верю в Бога», или «я разведена», или «я одна воспитываю детей». Только открытость рождает ответную открытость.

Время суток менее важно для этих контекстов, чем пространство или статус участников беседы, но женщины, тем не менее, отмечают, что о «нечистом» или о покойниках ближе к ночи обычно не говорят (хотя многие нарушали это правило, разговаривая с нами). В некотором смысле разговор на эти темы ночью тревожит территорию мертвых, такое действие может привлечь нежелательное их внимание к рассказчику. Тут есть существенное различие между рассказыванием былички и сказки. Сказки часто рассказывают перед сном; это допустимо, потому что, хотя в сказках тоже может говориться о сверхъестественном, это – не актуальное верование. В быличках же рассказывается о взаимодействии с иным миром конкретных людей, и, таким образом, риск потревожить этот мир гораздо больше.

Итак, в деревне истории о сверхъестественном рассказываются старшими младшим и ровесниками – ровесникам, в приватных разговорах и в дневное время. Таков статический контекст былички (см. также [Левкиевская 2007: 486 – 488]). При этом социальное позиционирование собеседников существенным образом влияет на то, как разворачивается разговор.

Рассказ как наставление