С завершением обряда крещения, согласно «теории перехода» А. ван Геннепа, преодолевалась сакраментальная «грань», отделяющая холостое состояние человека от состояния в браке. Юноше и девушке предстояло пройти через серию «восстановительных» обрядов, в результате которых легализовалось их новое состояние в обществе в качестве мужа и жены. С момента венчания новобрачных переставали звать «женихом» и «невестой», начинали величать «
После венчания молодые садились в одни сани (или лодку), причем от крыльца церкви молодой нес молодую на руках, чтобы той не довелось «переступить через порчу». К дуге лошади жениха, запряженной посередине, привязывались два колокола – видимо, для того чтобы молодые потом всю жизнь прожили парой. Дополнительный перезвон создавали бубенцы на сбруе лошади молодых. По пути домой молодым полагалось молчать как можно дольше. Верили, кто первый слово вымолвит, тот всю жизнь потом будет подчиняться другому супругу (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/96).
Поскольку свадебная порча в Водлозерье иносказательно называлась «
Иногда ворот не делали, а просто перегораживали дорогу веревкой с красными лоскутками и требовали с поезжан выкуп водкой (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 201). Если не получали водки, все равно кричали «Ура!», но переворачивали сани с молодыми и катали их по снегу, пока дружка не откупится конфетами, печеньем или пряниками (То же, л. 202). Поэтому свадебный поезд, не располагающий запасом подарков, чужие деревни, по возможности, объезжал стороной. Но если знали, что в деревне живет известный колдун, заворачивали к его дому, чтобы вручить в подарок водки или отрез материи (Там же, д. 490, л. 53).
Некоторые водлозеры желали получить выкуп со свадебников не для общества, а лично для себя. С этой целью они прятали за сугробом у дороги медвежью голову или шкуру, протягивали поперек дороги нитку, смазанную медвежьим жиром, либо намазывали им один-два кола, воткнутые в придорожный сугроб (Там же, д. 489, л. 80; д. 490, л. 53–54). Среди водлозеров было немало таких стариков, про которых говорили, что у них «бутылка с медвежьим жиром всегда наготове» (Там же, д. 404, л. 202). Лошади, почуяв запах медведя, вставали на дыбы, выворачивались из оглоблей, падали на дорогу, опрокидывая в снег людей, и дальше не шли, сколько бы их ни погоняли. Иногда поперек дороги насыпали дорожку из свежих углей, присыпали сверху снегом и утаптывали. Эффект был тем же. Люди думали, что это колдовство. Получив бутылку водки, мнимый колдун, шепча себе нечто неразборчивое под нос, обходил лошадей и проводил им по мордам носовым платком, смоченным в керосине. Перестав чуять запах медведя либо гари от углей, лошади успокаивались, поднимались и бежали дальше. Никогда подобной шутки не позволяли себе водлозеры, если в качестве дружки в свадебном поезде ехал настоящий колдун. Шутка эта также не проходила, если свадебный дружка сам знал о такой уловке и хранил в кармане платок, смоченный керосином (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/87). Если молодые при такой остановке свадебного поезда выпадали из саней, люди смотрели, покатились ли они в одну или же в разные стороны. Считалось, что покатившимся в разные стороны молодым судьба не даст долгой совместной жизни (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 677, л. 9). Настоящие колдуны останавливали свадебный поезд без вышеназванных уловок, собственно магическими средствами. В этом случае надо было ехать в деревню, где жил другой колдун или же ведун, за помощью. Колдуну за услугу молодые дарили четверть (3 л) водки или же деньги на покупку этой водки. Так или иначе, но свадебники всегда добирались до дома молодого, на крыльце которого родители уже поджидали сына и невестку из церкви.