Траектория полета

Бекки, кажется, боялась ночи, как будто и ее тоже что-то преследовало. Как будто нечто пряталось по углам ее комнаты с наступлением темноты. Бекки росла, и ее голос продолжал привязывать меня к миру, от которого я хотела сбежать. Она лепетала бессвязные звуки, я напевала ей колыбельную. Я слышала, как Мейси говорила знакомым, что Бекки никогда не просыпается по ночам, и всегда улыбалась про себя. Это был наш с ней маленький секрет.

Когда Бекки выросла из колыбельки, она сама пробиралась в мою постель, и мы вместе пережидали, пока не закончится самая темная часть ночи. Потом она возвращалась к себе. Повзрослев, Бекки стала спать крепче и больше не приходит.

По крайней мере, так было до того дня, когда позвонила Джорджия. Как легкий ветерок за тысячи миль предвещает наступление урагана, так и ее звонок шевельнул воздух вокруг нас. Пчелы в ульях тревожно приподняли усики.

Мейси едва не заискрила от напряжения, а у отца расправились плечи, словно с них упал тяжкий груз. Я смотрела на него, по-настоящему смотрела, и видела нас обоих, какими мы были на самом деле: два старых человека, которые носят в себе секреты, точно так же, как пчелы носят пыльцу в улей, чтобы сделать из нее мед.

Моя Джорджия возвращается домой. В голове вспыхнул свет, и меня чуть не задушил внезапный страх того, что мы приближаемся к финалу. Я пробудилась ото сна, чувствуя, что должна что-то сделать. Мне нужно было что-то найти.

Я открыла дверь своей спальни, думая увидеть Бекки, а увидела Джорджию на верхних ступеньках лестницы и услышала, как Мейси хлопнула дверью. И отчетливо разглядела свою дочь: красивая женщина, мое творение, с болью в душе. Годы, проведенные вдали от нас, пошли ей на пользу. В ней проявились уверенность и независимость – ее природные свойства, однако они были бы потеряны, если бы она осталась здесь. Джорджия взглянула на меня, и я догадалась, что она хочет о чем-то спросить. И намерена ждать ответа. Я была почти к этому готова, но меня отвлекло воспоминание, промелькнувшее яркой вспышкой: Джорджия в моей гардеробной… она достает какой-то предмет… показывает мне его…

Я закрыла дверь, мечтая, чтобы темнота вновь меня поглотила. Однако уже разгорался рассвет, тонкий золотистый луч проник между шторами и указывал в другой конец спальни. Я подошла к гардеробной, открыла дверь и вдохнула аромат «Шанель № 5», пропитавший мою одежду. Мне нравились эти духи, нравилось, что любой человек мог узнать меня по их запаху. Любой, кто стоял бы рядом с моей гардеробной, знал бы, что все эти красивые платья и туфли принадлежат мне. Точнее, той женщине, какой я ему представлялась.

Я закрыла глаза, снова вспоминая, как юная Джорджия смотрит на меня виноватыми глазами. Она хотела позаимствовать одно из моих платьев. И держала в руках предмет, из-за которого занавес в глубине моего сознания дрогнул и несколько лучиков света пробили темноту. В груди у меня похолодело, и я заставила себя отвести взгляд. Я не могла видеть этот предмет, не хотела знать, что он означает. И до сих пор не могу. Меня сразу же отослали, а я должна была остаться здесь, с Мейси и Джорджией. Я надеюсь на их помощь, когда буду готова. Но пока еще нет.

Я опустилась на колени у задней стены гардеробной, глядя на кучу ботинок и сумочек, ремней, шарфов и прочих аксессуаров из той жизни, которой я не помнила. Словно это была чужая жизнь. Я стала вытаскивать из кучи разные вещи: старомодная женская кроссовка фирмы «Кедс», пара желтых сандалий, кожаная сумочка с оборкой, поношенная тапка. Я сунула руку за старый чемодан, вытащила широкий черный кожаный ремень, ботинок… Потом просунула туда руку снова и нащупала мягкую замшевую сумочку, смутно припоминая, как прятала ее здесь годы назад, зная, что никто в нее не заглянет, если даже найдет. Плотно прижав к сумочке ладонь, я ощутила что-то под замшей, какой-то круглый предмет. Осторожно достала сумочку из укрытия и положила себе на колени. Прикрыла глаза, пытаясь погасить мерцающий свет.

В ушах у меня зазвенело, но через минуту я поняла, что это не звон. Это воспоминание о жужжании пчелок, рабочих пчелок, которые падали на землю в предсмертных муках, подергивая маленькими, слабыми прозрачными крылышками.

Трясущейся рукой я взяла сумочку с твердым предметом внутри, вспоминая разбитые чашку и блюдце и кровавые пятна на розовой юбке. Все это как-то связано между собой, и где-то в дальнем уголке моего сознания я знаю, как. Но я не выпускала ответ из его темного угла, не могла позволить ему сбежать.

Я вернулась в комнату и подошла к большому комоду. Выдвинула широкий нижний ящик с одеждой, посыпанной сверху пустыми конфетными обертками, точно хлебными крошками. Смахнула бумажки в сторону, приподняла старое платьице, в котором крестили обеих моих дочерей, и, положив сумочку под него в самый дальний угол, задвинула ящик.