Траектория превосходства

Та Америка, которую он увидел, коренным образом отличалась от его представлений, сформированных в Европе. После Второй мировой в Европе вовсю бурлили политические страсти, на кону стояло восстановление нормальной жизни общества, недопущение повтора трагедии… Америку же война обеспечила огромным рынком сбыта, и на фоне европейских стран именно в тот период она вырвалась в неоспоримые лидеры. Народ Европы в конце 1940-х годов, однако, в массе своей еще не успел заметить этого. А в Америке, тем временем, шли совсем другие процессы: в отсутствии политического котла бурлил котел культурный, вместо пузырьков рождая фильмы, вместо пара – песни. По лицу Мехмета я угадывал ощущение ностальгии. И действительно, та Америка, про которую рассказывал он, разительно отличается от Америки, которую я лицезрел прошлым летом в отпуске. Один знакомый экономист сказал мне, что тогда экономика страны росла чуть ли не по 5% в год – поразительно высокие темпы для такой богатой страны, как США.

Мехмет с женой обосновался в городе Шарлотт, в штате Северная Каролина. Работа появилась сразу – благодаря Марте его стали привлекать к записи музыкального сопровождения для фильмов. Свободное время Мехмет предпочитал проводить в гостях. Представляется важным отметить как минимум два общества, в которых он часто бывал.

Первое носило условное название «Салун у Люсьен». Оно представляло собой сообщество иммигрантов, преимущественно из Европы, добившихся в США хорошего положения. В слове «салун» звучало что-то интригующе-дикое, интерьер комнаты для собраний изобиловал деревом, а хозяйка этого злачного места, француженка Люсьен, носила не по-женски грубые буро-рыжие волосы. Посетители проводили время именно так, как это делают люди, добившиеся очень многого и поэтому не имеющие ни малейшего представления, чем же им заниматься в жизни теперь, – а именно, за карточным столом, играя в покер.

Если бы кто-либо вошел без стука в комнату для собраний, он с первого взгляда бы решил, что все играющие крайне поглощены происходящим за столом. Реплики были бы сухими, немногословными. Лица говорящих не поворачивались бы в сторону ни на градус, глаза их были бы постоянно устремлены на сукно. Но если бы этот кто-то немного пообвыкся в этом обществе, он бы понял, что за внешней неподвижностью скрывается колоссальное внутреннее напряжение, необходимое, чтобы выверять каждое произносимое слово. Зато вместе все эти слова пребывали в невиданной гармонии – противоречие между высказываниями приравнивалось к крайней грубости, а желание во что бы то ни стало убедить собеседника в своей правоте – к неуважению и непониманию сути происходящего.

В комнате для собраний творилось таинство: понимание с полуслова представлялось скорее нормой, чем исключением из правил. Тем не менее, сквозь прозрачные очки современности было бы видно, как на первый план выходит антураж, люди превращаются в актеров, заучивших роль, написанную плохим сценаристом, который любит заимствовать шаблонные фразы из бульварных романов. Но Мехмет тогда еще не понимал этого. Он чувствовал себя причастным к тайному обществу – в этом была романтика, и вызов самому себе, и бунтарство, и в то же время тихое преклонение перед авторитетом, ведь в любом тайном обществе есть свои лидеры, ставить под сомнение решения которых не принято. Впрочем, «Салун у Люсьен» совсем не был авторитарным, как другие американские тайные общества, ведь в действительности он был лишь бутафорской копией, напыщенной и смешной.

Второе общество, в котором любил бывать Мехмет, состояло преимущественно из людей свободных профессий. Собирались в доме известного в штате писателя Джона У., который был человеком весьма экстравагантным. Когда он пил чай, то обязательно заваривал два чайника из разных коробочек. И наблюдатели всегда бывали очень удивлены, когда обнаруживали, что в одном чайнике настаивался черный чай, а в другом – зеленый. Обычная кружка чая Джона У. состояла из трех частей – двух видов заварки и чуть поостывшего кипятка, в равных пропорциях.

Джон имел удивительную привычку – пакостливо отзываться обо всех крупных писателях (как современниках, так и предшественниках), о которых ни заходила речь. «Ежели жарить помидоры на большом огне, очень быстро они раскисают, и от них остается лишь тонкая противная кожура, которую и можно рассматривать как квинтэссенцию его прозы», – сказал он как-то об очень известном (тогда уже покойном) писателе, вызвав подавленные смешки почти у всех присутствовавших. Эта его «рецензия» вошла в легенды, и в определенных кругах даже появилась поговорка – «смешать с помидорами», – что означало: «высказать крайне презрительное мнение, основываясь лишь на собственном вкусе».

Второе общество решительно отличалось от первого. Псевдо-таинству здесь предпочитался прямой текст, игре в покер – политические разговоры или беседы о культуре. Иногда кто-нибудь декламировал стихи, в половине случаев – собственного сочинения. Но хозяин дома стихи не любил. Он предпочитал вырисовывать яркие образы прозой.