1
С.-р. «Воля» позже [1 января 1928 г.] сообщает, что краевым комитетом была выбрана пятерка для диктаторского руководства всей партийной работой на время подготовки и проведения восстания.2
Спрашивается, каким образом мог Зензинов 17 января 1920 года в «Pour la Russie» [№ 12] категорически заявлять о лживости телеграммы Колчака, будто бы эсеры в Иркутске хотят мира с большевиками. Зензинов писал: «имя партии» с.-р., которая «первая (?!) подняла знамя борьбы против большевизма», гарантирует от подобного шага. Такой телеграммы в эти дни Колчак, конечно, давать не мог в тех условиях, в которые он был поставлен. Надо думать, что здесь имеется в виду или сообщение Червен-Водали 26 декабря о том, что «эсеровщина только прикрытие большевизма», или с запозданием проникшая в печать телеграмма Сукина 20 ноября, в которой говорилось, что лозунгом противоправительственного движения является «начатие мирных переговоров с большевиками». Зензинов в то время проявил лишь неосведомленность и непонимание своих партийных единомышленников в Сибири. Краковецкий, напр., в своем «покаянном» письме [«Сиб. Огни», 1922, № 1, с. 189] усиленно подчеркивает, что, принимая участие совместно с коммунистами в двух восстаниях, он держался коммунистических взглядов уже в 1919 г.3
Экономическая платформа заключала, между прочим, пункт о «коллективизации тех отраслей промышленности, которые могут быть обобществлены при настоящем уровне... народного хозяйства», и о регулировании земельных отношений на основе закона о земле Учр. Собр. По поводу этой декларации «Чехосл. Дн.» [№ 231] писал: «Мы серьезно сомневаемся в том, что Сибирь в данный момент является зрелой для чисто социалистического правительства». Чешский орган указывал представителям российской «революционной демократии» на то, что конструкция классового представительства, намечаемого ими, противоречит представлению о демократии.4
Достаточно прочитать отчет об «очередной субботке» в клубе Патлых 6 декабря, на которой собравшейся публике была доложена «живая газета» № 3. Это было сплошное издевательство не только над властью, но и над неудачами на фронтах [доклад контрразв. отд. — Последние дни Колчаковщины. С. 70].5
Раков объясняет эту «легкость атмосферы» деятельностью Яковлева и промежуточным (!!) географическим положением Иркутска между Колчаком и Деникиным.6
О готовящемся восстании знали решительно все, говорили и об участниках заговора вплоть до раскрытия псевдонимов (Йог. Фауст — Пав. Михайлов).7
События довольно точно изложены также у Гинса.8
По словам Гинса, все пароходы через Ангару находились также в руках чехословацкого отряда.9
Интервью чешского представителя в Марселе [«Matin», 16 июня 1920 г.]. Гинс в декабрьской телеграмме Колчаку не так определенно рисует местную чешскую политику: «Чехи, понимая безвыходность положения, не желая воевать, мечутся между эсерами и большевиками, боясь активных действий, но опасаясь, в случае бездействия, попасть под иго анархии или оказаться лицом к лицу с большевиками. Их выступления типичны: они выражают полное недоверие к тому, что существующая власть способна остановить напор большевиков и уберечь страну от анархии. Отсюда их колебания между преобразованием власти и миром с большевиками» [Последние дни Колчаковщины. С. 126]. В. Иванов, со слов д-ра Гербека (пом. ред. «Чехосл. Дн.»), говорит, что Калашников накануне переворота имел с ним совещание [«В гражданской войне», № 76].10
N сообщает, что поздно ночью к Яковлеву явился «представитель большевицкого штаба» Михайлов, который просил Яковлева гарантировать безопасность политических заключенных. Яковлев дал такую гарантию, а взамен получил слово, что при переходе власти к советам ни солдаты, ни офицеры отряда и милиции не будут преследоваться за прошлую борьбу с большевиками. Михайлов с своей стороны утверждает, что с просьбой прислать представителя для переговоров обратился в иркутский Комитет коммунистов сам Яковлев.11
Дюбарбье объясняет это стремление чехов сохранить вокзал «нейтральной зоной» желанием обеспечить себе эвакуацию [с. 442].12
Губернское земство было «целиком эсеровское». Меньшевики называли его «с.-р. вотчиной»13
Б. И. Элькин, опубликовавший этот документ (из собрания «Кабинета русской культуры» в Берлине) в «Голосе Минувшего», приводит и телеграмму «Чехосл. Дн.» 28 декабря о какой-то семеновской части, находившейся будто бы на иркутском вокзале и частью сдавшейся повстанцам, а частью разбежавшейся. Автору представляется это сообщение «непонятным». Оно просто неверно.