Ответы могут быть разные. Но едва ли можно вменить в особую вину «конституционному диктатору» то, что он не пытался созвать народное представительство и передать ему в той или иной степени законодательную власть. Увлечение фикциями отнюдь не знаменует собой реального понимания требований жизни. Мы видели, что невозможность произвести выборы в новое Учр. С., т.е. созыва нормального народного представительства в период гражданской войны, прекрасно сознавали те, которые держались за труп старого Учр. Собр. Характерно, что в момент выработки тактики борьбы с большевиками весной 1918 г. в левых кругах, отстаивавших идею нового Учр. Собр., не поднималось вопроса о каких-либо временных суррогатах народного представительства[297]
. Суррогатом должна была сама по себе явиться коллегиальная и коалиционная правительственная власть, составленная из авторитетных представителей главенствующих политических течений.Адм. Колчак в будущем гарантировал созыв Учр. Собрания, но, как солдат, считал ненужным во время боя какие-либо предпарламенты. (При характере русской общественности они слишком часто становились ненужными «говорильнями».) Все правительственные прокламации выходили под флагом будущего Учредительного и Национального Собрания (в пражском Архиве имеется большая их коллекция). Может быть, в них была и доза демагогии, как во всякой прокламации. Привычными терминами апеллировал, напр., ген. Пепеляев — областник-народник по своим политическим симпатиям, призывая население в воззвании 28 июля бороться за веру и за святыни русские, за свободный труд, за землю и волю, за Учр. Собрание. Об Учр. Собрании говорит в августовские дни и Высший церковный совет. Противники «диктатуры» скажут, что здесь крылся сознательный обман. Но лозунг сам по себе всегда остаётся только лозунгом. «Обман» вскрывается потом. Каждый лозунг до некоторой степени самообман, если он не диктуется грубой демагогией. Пределы демагогии определяют собой и пределы «обмана»[298]
. Никогда власть адм. Колчака не переходила возможных пределов. Скорее, её можно упрекнуть в противоположном, особенно Верховного правителя. Мне кажется, что Колчак, считая себя временным носителем верховной власти, с излишней скрупулёзностью искренне боялся обвинений в том, что он предрешает будущую волю народа. Народ-хозяин, перед которым склоняется индивидуальная воля, для Колчака, очевидно, являлся каким-то отвлечённым мистическим представлением. Это не было догмой системы демократического миросозерцания. В гражданской войне надо иметь смелость предрешать вопросы. От этого предрешения часто зависит успех. В период неудачи всегда растёт «ненависть к власти, у которой нет мысли опереться на общественность» [«Чехосл. Дневник»]. Для одних призыв к «народной санкции» становится демагогическим методом борьбы с властью, для других — последним спасительным рецептом.Но общественность всегда и везде предъявляет свои права. Общественность желает говорить, выявлять своё мнение и волю и законодательствовать. С этим приходится считаться. «Старцы», входившие в общественный блок, отчётливо ощущали этот закон гражданского общежития. Они ставили себе задачею привлечь демократические элементы к поддержке Правительства и поэтому в своём органе «Заря» всё время осторожно поднимали вопрос о создании представительного органа. Они как бы прощупывают почву, подготавливают общественное мнение, урезонивают одних, пытаются воспитывать других. 19 декабря, критикуя старое Учр. Собр., «Заря» [№ 149] подчёркивает, что сама идея не потеряла своего исторически национального смысла: