Колосов предложил устроить свидание в поезде во время пути с тем, чтобы на любой промежуточной станции он мог сойти с него так же незаметно, как предполагал войти.
Колосов не рассказал в своей книге, о чём беседовал «филистимлянин» Гайда, с которым знающему, «каким смерчем проходил он иной раз по… Сибири», «недопустимо» было даже садиться за один стол для разговора, и эсер-политик, презревший «соображения моральные» и решивший по соображениям политической целесообразности «вырвать у генерала золотой клинок, которым филистимляне соблазняли его заколоть русскую свободу» и вложить в его руки «меч для борьбы с врагами». Очень картинно. Но кто кого уловил и соблазнил — пока остаётся неразъяснённым. Какой-то договор на перегоне Новониколаевск — Тайга был заключён.
«Весь Иркутск, — рассказывает N, — от земцев и горожан до представителей биржевого комитета включительно, явился в поезд Гайды, чтобы приветствовать своего любимого героя. Со всеми серьёзными и влиятельными иркутянами Гайда беседовал сам, и положения его, формулированные при участии Колосова, были приняты сочувственно. В то же время шт.-кап. Калашников вёл переговоры и с эсерами, с эсдеками и, как говорили злые языки, даже с большевиками. Но эсеры… пойти на новую генеральско-социалистическую авантюру не соглашались; эсдеки-меньшевики деликатно намекнули заговорщикам в погонах, что демократичность Гайды, а следовательно, содержание будущего переворота для них более чем проблематично» [«Сиб. Огни», 1922, № 11, с. 70].
Эсеры как партия отказались иметь дело с генералом-филистимлянином, но эсеры как отдельные личности эсеры как «земцы» в контакт с ним вошли.
Поезд Гайды двигается дальше на восток. Как настоящий заговорщик, Колосов продолжает потаённо видеться с генералом — последний его разговор был на ст. Слюдянка уже в Забайкалье [XX, с. 267]. Характерно, что Гайда в воспоминаниях даже не обмолвился о свиданиях с Колосовым — в индексе имён в его книге даже нет этой фамилии[345]
.