Трагедия, чтобы скрыть правду

Девушка же, похоже, была иного мнения. Пока оба полицейских деликатно крутят пикетчика, она принимается копаться в рюкзаке, незаметно от меня доставая отвёртку, обходит полицейскую машину, и, видимо, под предлогом развязавшегося шнурка, присаживается рядом с ней и протыкает один за другим два колеса.

У меня чуть волосы на головы не встали. Несусветная наглость, разбой и хулиганство! Вот кто-то с точно таким же скотским характером проткнул колёса и мне. Такого поступка я не мог оставить незамеченным. Беру её за руку и тащу к полицейским.

– Она вам только что колёса проткнула. Левые, отвёрткой, вроде, пырнула.

Глаза девушки распахиваются настолько, что я вижу в них отражение всех нас – троих полицейских. Один из них подбегает к машине и, заматерившись, хватает её за шиворот и отводит к машине. Она пытается отбиваться, кричать что-то на протестантском, но её мнение сейчас ничего не решает.

– Ваши данные мне тоже понадобятся, – злобно заявляет он мне. Я следом сажусь в машину.

Второй полицейский, также разразившийся тирадой брани, вколачивает рукой по колену. И без его бешеного лица я понимаю эту боль – за новые шины он будет платить из своего кармана.

Нас обоих сажают на заднее сидение полицейской машины, и она начинает яростно колотить меня руками – на удивление удары маленькой хрупкой девочки имеют силу. Тычки под рёбра особенно чувствительны, и я сжимаю её лицо ладонью до тех пор, пока она не начинает выть. Я убираю ладонь, и она успокаивается. Я ненавижу её, а она меня. А ведь всё начиналось со спасения. Союза не вышло.

Полицейские на улице ещё несколько минут крутятся вокруг левых колёс. Привычные для них будни! Начав с криков, их голоса со временем становятся тише и спокойнее. Один из них открывает дверь и велит нам выходить. Мы выходим, он берёт девушку под руку и ведёт на противоположную сторону улицы, затем заворачивает за угол. Я молча иду следом за ними. Пару раз недовольно обернувшись на меня, словно это я источник его проблем, он подводит нас к автозаку, стоящему неподалёку. Объясняет водителю ситуацию, выставляя меня свидетелем, я показываю удостоверение. Так как спереди места нет, я тоже сажусь за решётчатый забор, но ближе к водителю.

Салон набит людьми – и все они враги. Предатели Родины или глупые ребята. Не важно. Каждый должен отвечать за совершаемые поступки. Если ты нарушаешь закон – добро пожаловать за решётку. Так должно быть всегда. Конечно, не всегда получается наказать виновных, а кто-то, может, оказался здесь случайно, но это всего лишь погрешность. Как в моём случае.

Но если честно, смутно представляю себе, что я тут делаю. Наверное, всё-таки это желание «быть за правду» из детства – отец с мороженым, справедливость. Может, ещё что. Не знаю, но точно могу сказать, что поступаю правильно. Да, у меня сейчас полно дел, полно проблем, полно забот – сколько раз приходиться слышать такое от понятых, которых плевать на благополучие их же общества, в котором они живут. Наверное, поэтому я сейчас сижу здесь, еду по шоссе из города, и записываю свои мысли. Наверное, затем я просижу в спецприёмнике несколько часов, а потом под ночь поеду собирать вещи, чтобы «отбывать наказание» где-то в полуразрушенном отделе полиции. Может, ко мне придёт там какое-то осознание, и я…

Эмм, как бы начать… Привет дневник. Видимо, мне выпала доля продолжить историю, которую писал один ненавистный мне человек. Чем она была для него, отдушиной, мемуарами, дневником негатива? Если честно, не представляю, но найдя эти исписанные листы для полу автозака, я решила закончить историю. Интересная она у этого парня вышла.

Мне не впервой садиться в автозак, но дыхание всё равно спирает. Судя по парню, по чьей воле я здесь, для него это вообще в первый раз это ощущается ярче.

Портал в ад закрывается, и мы занимаем удобные места. Паровозик беспредельщиков трогается, но я не чувствую себя преступницей. Многие кресла заняты, поэтому мы садимся поодиночке. Хотя, если честно, я бы с ним в разведку не пошла – он ещё та скотина.

Сейчас пассажиры ещё сохраняют рамки приличия. Боятся, жмутся друг к другу, как зайчики. Я заваливаюсь в кресло рядом с каким-то усатым парнишкой пепельного цвета лица. В своих жёлто-коричневых штанах он похож на сигарету.

– Курить есть? – спрашиваю я.

– Забрали.

– Ну вот, снова облом, – говорю я, и карета трогается.

Я пытаюсь разглядеть дорогу, но из-за железной сетки ничего почти не разглядеть. Остаётся только смотреть на виляющую обочину. Оглядываю салон.

– Молодёжь, у кого-нибудь сигареты остались?

Перепуганные волнительные глаза зыркают по сторонам. Кто-то поднимает руку и машет мне ладонью.

Перекидываю себя к нему. Гладковыбритый мужик лет тридцати вытаскивает сигареты, скрученные в мешочек из рукава, разворачивает, даёт одну мне.

– О, бывалый воин! – радуюсь я. – Чем будет подкуривать?

Выбритый одаривает меня снисходительным взглядом. Из одного кармана на рукаве он вытаскивает охотничью спичку, из другого – черкаш. Тысячу лет не видела, чтобы кто-то пользовался спичками.