Трагедия династии Романовых

Генерал Дубенский, во время войны находившийся в царской свите в качестве военного историографа при Ставке Верховного главнокомандующего, нарисовал перед Чрезвычайной следственной комиссией поразительную картину настроений, преобладавших среди придворных и гвардейских офицеров: «Люди, с которыми я общался, были всецело настроены против Распутина, ненавидели и презирали его. Я сам считал, что это беда для России. Все мы были морально подавлены. Я часто говорил с князем Орловым (руководителем походного секретариата императора, впоследствии высланным) о недопустимости влияния такой личности, как Распутин. Орлов, понятно, сильно беспокоился по этому поводу. Такого же мнения придерживался и Дрентельн, адъютант императора. Адмирал Нилов отзывался о Распутине с крайней неприязнью и, отличаясь бурным темпераментом, поносил его последними непечатными словами. То же самое могу сказать о графе Фредериксе (камергере императора). Все известные мне люди, даже адъютанты, кроме, может быть, Саблина, были противниками Распутина… Драматическую ситуацию усугубляли обвинения самой императрицы в активных интригах в пользу Германии; все твердо верили, что она хочет мира и не желает немцам поражения. Распутина же решительно признавали немецким агентом. Помню, особенно в январе повсюду толковали о Распутине, о его близости с императрицей. Даже в семейном кругу мне постоянно доказывали, что Распутин продался врагу. Наверно, вы сами помните, о чем тогда везде говорилось. Однажды я вышел из кабинета повидаться с детьми и их часто бывавшими в доме друзьями. Последние принадлежали, можно сказать, к лучшему обществу. Один из моих сыновей учился в Лицее, где у него было много приятелей, немало наших хороших знакомых были гвардейскими кавалеристами. Нилов обычно заодно со мной говорил: не могу верить в ее предательство, только она им явно симпатизирует… То же самое сказал мне князь Орлов, покидая императрицу, отправившись то ли в Ливадию, то ли куда-то еще, отчего он переживал страшный кризис. Говорили даже, будто он ушел в монастырь».

Как понимать утверждение адмирала Нилова о «явных» германских симпатиях императрицы?

Во-первых, очевидно, что для императрицы не существовало больше ни армии, ни народа, у нее оставался лишь сын и обязанность всеми силами сохранить для ребенка самодержавную систему власти. Точно так же понятно, что в борьбе за власть Алексея императрица пошла бы на самые крайние меры. Наконец, по общему мнению, Распутин и прочие сомнительные личности под его руководством толкали царицу к сепаратному миру.

Юсупов, расспрашивавший Распутина насчет сепаратного мира, впоследствии показывал: «Я слышал от него: война не должна продолжаться, пора ее кончать, хватит кровь проливать. Он это безоговорочно повторял много раз. Однажды на мой вопрос, как к этому относятся в Царском Селе, он ответил: «Никак. Конечно, злодеи говорят другое, да только не важно, последнее слово за мной. Поэтому с императором все время ругаюсь… он никогда дела не раздувает. Императрица – мудрая государыня. Все взяла в руки, сама правит. Образуется. Такая уж народная воля».

«Народную волю» к сепаратному миру предстояло осуществить Протопопову, последнему царскому министру внутренних дел. После смерти Распутина этот политический деятель стал в глазах Александры Федоровны его преемником, олицетворявшим дух «человека Божия», даже мудрость самого Иисуса Христа, стоя за царским троном!

Но под надетой Протопоповым маской духовности скрывался хитрый ум.

Большевики его арестовали, потом перевели в государственную лечебницу в связи с нервной болезнью. Время от времени ему позволялось бывать в доме некой г-жи Рысс, жены известного русского журналиста, занимавшегося политическими заключенными (включая бывших министров) при содействии организации «политический Красный Крест».

В 1918 году Протопопов во время дружеской беседы в квартиру г-жи Рысс открыто изложил задуманный в 1916 году мирный план.

Летом того года он посетил столицы союзных стран во главе делегации российских парламентариев. На обратном пути остановился в Стокгольме, где имел беседу с представителем германского министерства иностранных дел. (Кстати, любопытно отметить, что среди его стокгольмских корреспондентов оказался тот самый шведский банкир Ашберг, который позже, в 1917 году, служил посредником при передаче Ленину немецких денег.) Конечно, в беседах с семьей Рысс Протопопов утверждал, что «вопрос сепаратного мира не поднимался», желанные приготовления даже не начинались. По его мнению, когда за несколько месяцев до того от России отвернулись союзники, она лишилась возможности вести войну, и российскому правительству следовало тогда же отдать приказ о прекращении огня. Затем Россия с союзниками должна была начать переговоры с Германией, которые ввиду обстоятельств остались бы безрезультатными. Если бы союзники отказались от переговоров, России, тем не менее, следовало, заключив мир с Германией, прекратить боевые действия в обусловленный день. В этом случае она становилась нейтральной страной.