Трагедия казачества. Война и судьбы-2

Проезжали Харьковскую область, после города родной Донец. Когда громко застучали колеса, замелькали металлические фермы моста, казаки вздохнули, перекрестились, кланяясь своей реке: — Неси поклон на Родину!..

После Донца стало по ночам холодать. Повторяли горькие шутники: — Сибирью запахло, братцы!..

* * *

Даем стране угля

Большинство эшелонов с казаками шли в Прокопьевск. Состав с друзьями попал в Кемерово (бывший Щеглов). Остановился, не доходя шахты «Капитальная». Рядом за терриконом поселок Крутой, а вправо — основной поселок шахты Северной.

Погнали. На полпути встретили молодых немок почти без охраны. Идут босые, в тряпках, чунях. Обещали их «отправить на родину», а куда повезли — неизвестно. Разве отпустит советская власть молодые рабочие руки?

Казаков вселили в земляные бараки — два метра вниз и полметра над землей для маленьких окошек. Длина бараков 40–50 метров, ширина — 10–12. По всей длине и по краям нары. Отапливаются печками. Крыс и клопов — страсть Господняя! 10 бараков обнесены трехметровым деревянным забором и колючей проволокой. По углам зоны — вышки с пулеметами.

Не успели расположиться — вечерняя поверка. Утром — завтрак в столовой (такой же барак, только вместо нар столы со скамейками: баланда с капустой и соевая каша, откровенно пахнущая мышиным пометом). Потом молодых 14 человек вывели за забором копать «водопроводную траншею» — длиной 8, шириной 2,5, глубиной 2 метра. А чуть дальше — крестики деревянные (немки, своим ставили). Понятно, что за траншея. Земля зимой промерзает больше, чем на 2 метра, не покопаешь — вот хозяева ГУЛАГа и позаботились заранее…

На второй день разбили поротно — и в шахту всех, кроме дежурных истопников да вызванных на допросы. Назначили старших рот, а те уже распределяли на участки по 15–20 человек. Никакого инструктажа по безопасности, просто подходили к казакам: участок номер пять, пойдем со мной…

Десятники — обычно спецпереселенцы 30-х годов и местные.

Привел Петра десятник на штрек, где пройдено и закреплено 8-10 метров. Лежит отпалка угля, эдак тонн 15. Надо перекидать в сбойку, она идет под углом 45–50 градусов вниз к вагонам. Часов за 5 парень выбросил только треть кучи. Видя такое, привел десятник немку-колонистку. Та нагнулась — и кидает, кидает, как заведенная, за ней не успеть. Скоро заныла спина. Вспомнился плакат в сельсовете в 42-м году: «Немцы хотят нас сделать горбатыми!»…

Работа полных 8 часов, смена на месте. Пока доберешься до забоя и назад, получается 11–12 часов. Шахта выполняла план более 3 тысяч тонн в сутки. Не выполнил свою норму — иди с другой сменой добивать. Сделал недостающие проценты — и с бумажкой десятника к стволу. Без нее клетьевой не поднимет на-гора. Выехал — и в столовую при комбинате, по карточке поел — а тут твоя смена пришла, опять на работу.

По штрекам ходили в мелких резиновых чунях, там вода, ноги всю смену мокрые. В больничном стационаре выздоравливали немногие, чаще выходили вперед ногами в траншею за забором. Пища там все та же — капуста да соя, иногда перепадал американский яичный порошок.

Возле личного стола за двойной железной дверью находился работник МГБ. Он безмолвно присутствовал на планерках, нарядах, прогуливался перед спуском возле клетьевой, следил за любыми мероприятиями. Имел и своих секретных агентов, премирующихся за любую «подставку». Чуть что — и ты у него за железной дверью.

Следователи вызывали днем и ночью. Всех хуторских и поселковых атаманов, полицейских, старост и т. п. осуждали на 10 лет — «именем народа». А их же народ и выбирал. Многим с места жительства присылали хорошие характеристики — все напрасно.

20 марта 1946 г. в служебном бараке молодые женщины заполнили анкеты на вызванных, заставили расписаться: казак должен отбыть спецпоселение 6 лет без права выезда из поселка. Так Петр стал на 6 лет рабом шахты. Освободили постепенно только женщин и молодежь, которая не призывалась в Красную Армию и, значит, не давала присяги. Оставшихся снова фильтровали — а потом сломали забор, оставив жить все в тех же земляных бараках. Потом уже поместили спецпоселенцев в деревянные двухэтажные общежития, в комнаты по 6–8 человек.

Стали общаться с местными, писать письма домой. Выдали продуктовые карточки — не дай Бог потерять или украдут, пропадешь с голоду. Каждуюдекаду — отмечаться в спецкомендатуре, и звеньевые ходят по общежитиям, проверяют, докладывают коменданту.

Ряды казачьи таяли, зато лагеря пополнялись. Не так сказанное слово — и туда. За 7 лет принудительного труда поменялось три начальника шахты. Первый, Комаров, любил угрожать отправкой в Магадан за любые нарушения, и ведь держал слово! Где ты, сукин сын? Второй, Ходыкин, травлей не занимался, но при каждом спуске в шахту двум-трем шахтерам давал по затылку…