Трагедия казачества. Война и судьбы-5

Во время своих походов по мосту и под мостом я познакомился со всеми прорабами, десятниками и бригадирами, а с двумя из них очень сблизился, и вскоре они стали моими близкими друзьями: Аббас был бригадиром плотницкой бригады по устройству мощных ряжевых подмостей под нижние пояса стальных форм, Матвей — учетчиком по каким-то конструкциям, то есть третьим или четвертым помощником старшего экономиста.

Это была странная троица: ингуш, осетин и кубанский казак, но дружили мы крепко. Аббас был из той легендарной группы, которая в 1942 году, когда вермахт подошел вплотную к Кавказским предгорьям, перевела через фронт белого коня и подарила его Гитлеру, кажется, в Нальчике. Всех их потом чекисты переловили и пересажали, не тронув, по словам Аббаса, их главного, который был очень старым и вдобавок каким-то местным чуть ли не святым. Потом их, чеченцев и ингушей, уже всех — и правых, и виноватых, даже коммунистов, вывезли насильно в Казахстан.

Мы постоянно подтрунивали над Матвеем, который убеждал, что Сталин — осетин, его настоящая фамилия — Дзугаев, и он, Матвей, приходится ему двадцатиюродным родственником.

Работы у меня было много, трудиться приходилось по-настоящему, а мои помощники оказались совсем не помощниками. Время от времени они мне что-то переписывали, но к настоящей работе ни склонности, ни умения у них не было. Как-то я попытался поручить им какую-то работу, но один из них мне просто сказал: «Ты над нами не командуй!» Я и не командовал, хотя так до конца своей с ними «деятельности» и не понял, кто они такие. На воров в законе они похожи не были.

Какой бы ни был святой, а черт тебя где-то подстерегает. Так произошло и со мной.

Карточная игра является неотъемлемой частью лагерной жизни. Как ни борются с ней надзиратели, отбирают карты, наказывают игроков, сажают в карцер, переводят на общие работы, а иногда и на особо тяжелые, бывает, что и ребра пересчитывают тем, кто слишком активно выражает недовольство действиями надзирателей, все это ничуть не влияет на распространенность игры и количество играющих.

Я по натуре человек азартный и, следовательно, картежник. Все эти лагерные картежные игры: бура, рамс, стос, цвет, полуцвет, очко — никакой сложности не представляют, и я их уже освоил, но в игре не участвовал. Но нередко подолгу наблюдал за игрой, стоя поблизости.

Это было замечено, и вот однажды вор в законе по имени Жорик, не найдя себе партнера, подошел ко мне.

— Ну, чего стоим. Сядем?

— Так я не умею. Во всяком случае, в эти игры.

— А в какие умеешь?

— Только в подкидного дурака.

— В дурака, значит в дурака! Садись!

Тут какой-то чертик толкнул меня под локоть и прошептал: «Садись!»

И я сел. В ту пору я считал, что никто на свете, исключая разве что профессионального шулера, не сможет обыграть меня в подкидного дурака. Дело в том, что я безо всякого усилия запоминал выходящие карты: козыри, тузы, рамки — валеты, дамы, короли, и к финальной части партии я знал, какие карты на руках у оппонента. А это позволяло и ловушку подстроить, и вообще значительно повышало шансы на выигрыш. Стопроцентной гарантии выигрыша не было, что-то зависело и от расклада карт, но, во всяком случае, я оценивал соотношение выигрышей к проигрышам, как пять-шесть к одному.

Каждому человеку хочется, чтобы теория, соединившись с практикой, выдала ощутимый результат. Через два часа я превратил Жорика в полуголое существо бледно-сизого цвета. Возле меня лежала груда разного тряпья: рубашек, штанов, ботинок, сапог, шапок и еще не знаю чего, а Жорик посылал своих «шестерок» в другие бараки, чтобы то ли взыскать долги, то ли взять что-то в долг.

Вот тут другой чертик толкнул меня под другой локоть и прошептал: «Что ты делаешь, идиот?» Я отвечать не стал, но с его характеристикой моей личности согласился и начал проигрывать. Жорик же. чувствуя катастрофу, начал жульничать, хотя мастером по этой части не был.

Еще через час я, оставив себе на память одну вольную рубашку не первой свежести, все остальное проиграл ему, чему он был страшно рад, немедленно приоделся и стал похожим на человека.

Дня через три он снова подошел ко мне.

— Ну что, посидим еще?

— Жорик, — говорю я как можно душевнее и проникновеннее, — зачем нам с тобой играть? Ты же у меня никогда не выиграешь.

— Почему это? Я же у тебя отыгрался.

— Ничего ты не отыгрался. Я все твои фокусы видел.

— А чего ж молчал?

Расскажу немного об этике картежной игры в лагере. Если самый знаменитый, самый авторитетный вор в законе проиграет что-то самому несчастному, самому бесправному доходяге, он обязательно расплатится полностью и немедленно, иначе ему грозит «ссучивание». Больше того, этот вор проследит, чтобы у того доходяги никто выигранное не отнял, не украл, хотя во всех других отношениях этот упомянутый доходяга совершенно бесправен.