— Они только что собирались принять ислам, когда…
— Ну, так отложим это на время, мулла! — сказал эмир Абдеррахман и затем, обращаясь к арабам, отдал какое-то приказание.
В одно мгновение все они кинулись к своим верблюдам, и эмир Вад Ибрагим тотчас же покинул оазис, ускакав вперед с значительной частью арабов. Остальные были уже все на своих верблюдах, совершенно готовые тронуться в путь в любой момент и держа ружья наготове.
— Что случилось? — спросил Бельмонт.
— Дела идут хорошо! Право, я начинаю думать, что мы благополучно выберемся изо всей этой каши, — сказал Кочрэнь. — Как видно, египетский верблюжий отряд идет за нами по горячему следу.
— А вы почему знаете?
— Что же иначе могло взволновать их в такой степени?
— Ах, полковник, неужели вы серьезно полагаете, что мы будем спасены?! воскликнула Сади.
Все они были до того измучены, что нервы и сами ощущения их как будто притупились. Но теперь, когда новый луч надежды начинал прокрадываться в их души, вместе с ним пробуждалось и страдание, подобно тому, как с возвращением чувствительности в отмороженном члене возобновляется мучительная боль.
— Будем надеяться, что они прибудут сюда в достаточном числе! — заметил Бельмонт, который теперь также начинал волноваться.
— Конечно, но мы, во всяком случае, в руках Божьих! — с кротостью и покорностью успокаивала его жена. — Встань рядом со мной на колени, Джон, и станем молиться, дорогой мой! Пусть даже это будет в последний раз в этой жизни. Помолимся, Джон, чтобы — на земле или в небесах — мы с тобою не были разлучены!
— Не делайте этого! Не делайте! — закричал им Кочрэнь встревоженным голосом, заметив, что мулла не спускал своего единственного глаза со своих предполагаемых неофитов. Но было уже поздно: супруги опустились на колени и, осенив себя крестом, молитвенно сложили руки и стали молиться. Бессильное бешенство исказило жирное, заплывшее лицо муллы при этом явном доказательстве бесплодности его стараний. Он обратился к эмиру и сказал ему что-то.
— Встаньте! Встаньте! — молящим голосом кричал Мансур. — Если вам дорога жизнь, встаньте! Он просит приказать немедленно казнить вас!
— Пусть он делает, что хочет! — сказал спокойно ирландец. — Мы встанем, когда окончим свою молитву, но не раньше!
Эмир внимательно слушал муллу, не спуская злых и жестоких глаз с двух коленопреклоненных фигур, затем отдал какие-то приказания. Спустя минуту были подведены четыре оседланных верблюда. Остальные вьючные животные, на которых ехали пленные, так и остались не оседланными, словно о них забыли.
— Полно же безумствовать, Бельмонт, — крикнул Кочрэнь, — все зависит теперь от того, чтобы не прогневать муллу, а вы как будто нарочно раздражаете его! Встаньте, миссис Бельмонт, вы всегда были женщиной благоразумной! Точно нельзя молиться в душе, не стоя на коленях на глазах у всех?!
— Mon Dieu! Mon Dieu! — восклицал француз, пожимая плечами. — Виданы ли когда такие непрактичные люди? Voila! Encore! — добавил он, увидав, что и обе американки, старая и молодая, также опустились на колени и, закрыв лица руками, погрузились в молитву.
— Право, точно верблюды, — один ляжет, и все лягут!.. Было ли когда-либо что-нибудь глупее этого!
Но теперь и мистер Стефенс незаметно опустился на колени подле Сади. На ногах оставались только полковник Кочрэнь и Фардэ. Полковник взглянул на француза вопросительно и, пожав плечами, произнес:
— А в сущности, не глупо ли, в самом деле, молившись всю жизнь, не молиться именно теперь, когда нам не на кого более надеяться, как только на Господа и на благость Провидения?! — с этими словами и он склонил колено по-военному и опустил голову на грудь.
Monsieur Фардэ с недоумением окинул взглядом всех своих коленопреклоненных друзей, затем глаза его перебежали на арабов и гневные лица эмира и муллы, и как будто что-то возмутилось в нем.
— Sapristi! — Черт побери! — воскликнул он вполголоса. — Да что, они думают, что француз боится их?! Нет!.. — И, перекрестившись широким крестом, он встал рядом с другими на колени, склонив голову.
Эмир обернулся к мулле с насмешливою улыбкой, взглядом и рукою указал на результаты его увещаний, затем подозвал к себе одного араба и отдал ему приказание. Все четверо мужчин были тотчас же схвачены, и всем им связали руки. Фардэ громко вскрикнул при этом, так как веревка врезалась в его свежую рану, причиняя нестерпимую боль. Остальные позволили связать себя молча, сохраняя чувство собственного достоинства.
— Вы погубили все дело! — воскликнул Мансур. — Право, я боюсь, что вы погубили даже и меня. А женщин увезут, для них предназначены эти три верблюда!
— Ну нет! Этого никогда не будет! Мы не хотим, чтобы нас разлучали! закричал Бельмонт и принялся страшно рваться, чтобы освободить свои руки. Но он сильно ослабел за это время, и двое арабов легко сдержали его за локти.
— Не волнуйся, не беспокойся, дорогой Джон! Они могут причинить тебе вред если ты будешь выбиваться! — крикнула ему жена, которую другие арабы насильно сажали на верблюда. — Они мне ничего не сделают! Не борись, прошу тебя!..