Трагедия с «Короско»

Видя, что женщин увели от них и посадили на верблюдов, все четверо мужчин были в отчаянии; это было для них теперь всего ужаснее. Сади и ее тетушка почти потеряли сознание от страха, только миссис Бельмонт сохраняла полное присутствие духа и спокойное, ласковое, улыбающееся мужу лицо. Верблюдов, на которых они находились, подняли на ноги и отвели под пальмы — как раз туда, где стояли мужчины.

— Нора, дорогая, у меня есть револьвер в кармане, — сказал Бельмонт, подняв глаза на жену, — я бы, кажется, душу прозакладывал за то, чтобы иметь возможность передать его тебе!

— Не беспокойся обо мне, Джон, дорогой мой, оставь его себе, он еще может тебе пригодиться, а я ничего не боюсь. С тех пор, как мы с тобою помолились, мне кажется, ничего дурного с нами не случится! — С этими словами мужественная женщина, наклонившись к Сади, принялась ее утешать и успокаивать.

Приземистый, тучный араб, исполняющий роль помощника у эмира Ибрагима, теперь присоединился к старому эмиру и мулле, и все трое стали вместе совещаться о чем-то, время от времени поглядывая на своих пленных. Наконец, эмир подозвал Мансура и сказал ему что-то.

— Эмир желает знать, кто из вас четверых самый богатый? — перевел драгоман, обращаясь к четырем мужчинам.

— Зачем ему это знать? — спросил Кочрэнь.

— Очень просто, он желает убедиться, кого из вас всего выгоднее оставить в живых для выкупа!

— Я полагаю, что это мы должны обсудить между собой. Но, мне думается, эта счастливая доля суждена Стефенсу, который, если не ошибаюсь, самый богатый из нас!

— Я этого не знаю, — запротестовал Стефенс, — и как бы там ни было, отнюдь не желаю для себя иной участи, чем для всех остальных!

Эмир снова заговорил что-то своим резким, грубым голосом.

— Он говорит, — сказал Мансур, — что вьючные верблюды выбились из сил, и что имеется еще всего один, который в состоянии следовать за караваном! Он предоставляет этого верблюда одному из вас, а кому — это он предлагает решить вам самим. Причем, кто богаче всех, будет иметь преимущество над остальными!

— Скажи ему, что мы все одинаково богаты!

— В таком случае, вы должны сейчас же решить, кому из вас достанется верблюд!

— А что будет с остальными?

Драгоман пожал плечами.

— Вот что, — сказал полковник, — если только одному из нас суждено спастись, то я полагаю, что все вы, друзья, согласитесь, что по справедливости мы должны предоставить верблюда Бельмонту, так как у него здесь жена, а мы все — одинокие!

— Да, да! Это так! — воскликнул Фардэ.

— Мне тоже кажется, что это справедливо! — согласился Стефенс.

— Нет, господа, я не согласен на такое исключение: или все спасемся, или все вместе погибнем! Или всем плыть, или всем потонуть! — отвечал ирландец.

Кто-то заметил, что следовало бы предложить верблюда Кочрэню, так как он старейший, но полковник на это страшно рассердился.

— Можно подумать, что восьмидесятилетний! — воскликнул он. — Такого рода любезность является совершенно непрошеной!

— Ну, в таком случае, откажемся все от этого благополучия!

— Да, но это не будет очень разумно! Вы забываете, господа, что они увозят наших дам; для них было бы, несомненно, лучше, чтобы хотя один из нас был с ними! — проговорил француз.

Все в недоумении взглянули друг на друга. Фардэ был действительно прав, но как же быть? Все недоумевали. Тогда сам эмир пришел им на помощь.

— Если они не могут решить между собой, — сказал он, — то пусть за них решит судьба! Пусть тянут жребий!

— Лучше придумать трудно! — сказал Кочрэнь, и его товарищи утвердительно кивнули головами.

Тогда к ним подошел мулла; из жирного кулака его торчали четыре полоски пальмовой коры.

— Тот, у кого окажется самая длинная полоска, поедет на верблюде! — заявил мулла через Мансура.

Оставшиеся еще здесь дервиши спешились вокруг и с горбов своих верблюдов смотрели на происходившую под пальмами сцену. Красноватое пламя костра озаряло розовым светом лица пленных; лицо же эмира, стоявшего спиной к костру и лицом к пленным, оставалось в тени. За спиною четверых пленников стояли четыре араба, над ними возвышались головы верблюдов, на которых сидели женщины, со смертельным страхом следившие за группой мужчин.

Бельмонт стоял с края, и ему первому пришлось тянуть жребий. Но тот кусочек коры, за который он ухватился, был до того мал, что остался у него в руке, едва он до него коснулся. За ним была очередь Фардэ; его полоска оказалась длиннее полоски Бельмонта; полоска же полковника Кочрэня была вдвое больше двух предыдущих, взятых вместе. После всех стал тянуть свой жребий Стефенс, но его полоска оказалась немногим длиннее полоски Бельмонта, так что право на верблюда осталось за Кочрэнем.

— Я с охотой предоставляю свое право вам, Бельмонт, — сказал Кочрэнь, — у меня нет ни жены, ни семьи, и едва ли есть даже истинные друзья. Поезжайте с вашей женой, а я останусь здесь!

— Нет! Нет! На то был уговор! Каждому своя судьба, тут дело было начистоту. Это ваше счастье!

— Эмир приказал сейчас же садиться! — сказал Мансур, и араб потащил полковника за связанные руки к ожидавшему его верблюду.