Трагическая идиллия. Космополитические нравы ...

А знаете вы нашу страну Великих Озер? Вот вам карта. У нас там на Верхнем Мичигане, Гуроне и Эри шестьдесят тысяч судов с водоизмещением в тридцать два миллиона тонн. Они ежегодно перевозят разных товаров на три с половиной миллиарда. Теперь дело идет к тому, чтобы установить прямое сообщение для этого флота и городов, которые он объезжает — Делета, Мильуоки, Чикаго, Детруа, Кливленда, Буффало, Марионвилля, — прямое сообщение с Европой. Озера вытекают в море через реку Св. Лаврентия. Это и есть дорога, не правда ли?.. К несчастью, выходя из озера Эри, приходится перепрыгивать через маленький барьер, высотой в два раза больше, чем Триумфальная арка в Париже: это Ниагара. А потом еще приходится считаться с быстринами возле озера Онтарио… Правда, уже вырыто семь или восемь каналов со шлюзами, которые позволяют ходить вверх и вниз маленьким судам… А мы хотим устроить свободный проход для любого океанского корабля…

И вот этот господин заканчивает переговоры по сему делу, — и Марш показал на секретаря, занятого у телефона. — Вчера вечером окончательно определена сумма нашего капитала: двести миллионов долларов!.. Через два года я на «Дженни» без всякой пересадки проеду с этой набережной к своему дому… Я хочу, чтобы Марионвилль сделался Ливерпулем Озер. В нем уже числится сто тысяч жителей. Через два года будет полтораста — цифра вашей Тулузы, через десять лет будет двести пятьдесят тысяч — цифра вашего Бордо, через двадцать лет мы дойдем до пятисот семнадцати тысяч — цифры старого Ливерпуля. Мы молодой народ, в нас много незрелого, но мы растем — и мы дорастем до вас… На минутку, господа. Позволите?

И неутомимый делец снова начал диктовать, не дождавшись даже, пока его племянница вывела из комнаты выродившихся чад отсталой Европы.

— Не правда ли, какой типичный американец? — шептал Корансез на ухо Отфейлю. — Он это отлично знает и играет в самого себя: Heantoncabotincumenos[15], — как сказал бы нам старый учитель Мерле… Вся их нация в таком роде.

Затем прибавил вслух:

— Знаете ли, мисс Флосси, мы можем говорить при Пьере о наших проектах совершенно открыто: он согласился быть моим свидетелем…

— Ах, какое счастье! — подхватила молодая девушка и весело прибавила: — Я, впрочем, не сомневалась в этом. Мой дядя поручил мне, — продолжала она, — пригласить вас на прогулку в Геную. Значит, дело в шляпе. Это будет премило. А знаете, вы получите награду за ваш добрый поступок: на яхте будет ваш флирт — госпожа де Карлсберг…

Произнося эти слова, веселая девушка взглянула прямо в лицо молодому человеку. Она говорила без всякого желания уколоть, с той откровенной непосредственностью, на которую справедливо рассчитывал прозорливый Корансез.

У людей Нового Света есть эта прямота, которую мы склонны считать неделикатностью. Она происходит от того, что они прямо и целиком принимают факты. Флосси Марш знала, что присутствие баронессы Эли на яхте будет приятно Отфейлю. Как честная девушка и американка, она не думала, что отношения его с замужней женщиной могли перейти за границы невинного кокетства или романтического увлечения. И ей показался вполне уместным и естественным намек на чувства Пьера. Точно так же она сочла бы вполне уместным с его стороны намек на ее собственные чувства к Марселю Вердье.

До какой же степени она огорчилась и изумилась, когда по внезапной бледности молодого человека, по дрожанию его губ, по его взгляду поняла, что причинила ему боль. При этом открытии у нее самой густая краска покрыла щеки. Если иногда американцы, по избытку простодушия, поступают бестактно, то все же они весьма чутки, touchy, как они выражаются: ошибка, совершенная с такой легкостью, сразу же становится для них самих настоящим наказанием.

Увы! Даже эта краска только увеличила тяжесть того потрясения, которое испытал Отфейль, когда он услышал имя госпожи де Карлсберг, произнесенное таким тоном. Быстрая, как молния, ассоциация напомнила ему слова Корансеза: «Мисс Марш подавит твои сомнения» и его последнюю усмешку. Припомнился ему и взгляд госпожи Бонаккорзи вчера в поезде. Внутренняя интуиция, не основанная ни на логике, ни на рассуждении, подсказала ему, что тайна его страсти, скрытая в глубине его души, похищена этими тремя лицами. От стыда, смущения и беспокойства у него по жилам пробежал такой холод, что он задрожал весь, как в лихорадке. Говорить в эту минуту крайнего потрясения было бы для него мучением, но Корансез спас его от пытки и, прекрасно заметив действие, произведенное на товарища несообразительностью американки, начал усердно расхваливать яхту.

— Что скажешь ты, Отфейль, об этом зале и о курительной комнате? Нравится? Не правда ли, сколько изящества в этой обстановке из белого полированного дерева, и притом изящества тонкого, благородного!.. А эта столовая? А эти каюты? Тут не соскучишься месяцы, годы! Видишь, в каждой есть особая уборная и ванна…