— Вчера я был в злом настроении и должен был показаться тебе не особенно порядочным человеком… Некогда я сам очень любил пестрое общество на курортах и рьяно наслаждался красотой иностранок!.. Я был моложе… Я помню, что любил даже Монте-Карло… Любопытно было бы снова взглянуть на него. Что, если бы нам отправиться туда пообедать хоть сегодня? Это развлекло бы Берту, да и я, думаю, не соскучился бы…
Он говорил правду. Когда разрешается подобный кризис, порожденный воображением, то в сердце подымается особое чувство благодушия, которое выражается в порывах детской веселости, вызываемой самыми пустыми предлогами. Все время потом до того самого момента, когда поезд перешел на ветку к Ницце, Оливье удивлял жену и друга необъяснимой для них метаморфозой в настроении и тоне.
Сентиментальное «Ora et sempre» на кольце, итальянская простота и непосредственность в любви, роскошная красота, отмеченная Пьером в сравнении госпожи Бонаккорзи с Веронезе, — все это убеждало его теперь в мысли, что его друг — любовник снисходительной и покорной женщины, чувственной и нежной. Рисуя себе эту счастливую любовь, он радовался так же, как мучился при мысли о другой любви, и вполне искренне верил, что то беспокойство вчера и сегодня утром основывалось единственно только на боязни за Отфейля, а теперешнее удовлетворение вытекает из уверенности, что дружба их по-прежнему непоколебима.
Совершенно простой инцидент сразу разрушил все это здание вольных и невольных иллюзий. На станции, у залива Жуана, Отфейль высунулся немного в окно, и в это время чей-то голос окликнул его. Оливье узнал упорный акцент Корансеза. Дверь отворилась, и в нее вошла сначала женщина. Это была пышная госпожа Бонаккорзи, ее сопровождал сам южанин. Увидев, что Пьер не один, Андриана невольно покраснела до самых корней своих чудных белокурых волос, а Корансез, всегда и при всяких обстоятельствах неизменно торжествующий, сияющий, самодовольный, принялся за представление.
Муж-соблазнитель позаботился обо всем и еще до отъезда в Геную устроил в одной из вилл у залива Жуана убежище для свиданий, которое должно было служить приютом тайного счастья во время его оригинального медового месяца. Андриана нашла средство обманывать бдительность своего брата и с первых же дней ходить на свидания со своим тайным мужем. Чувственность начала уже развивать в ней отвагу, на которую рассчитывал хитрый провансалец для достижения окончательного успеха, но доброе создание не научилось еще хорошенько лгать. Не успела она усесться в вагон, как уже объясняла Оливье и его жене, хотя они и не спрашивали ничего:
— Я пропустила предыдущий поезд и господин Корансез тоже. Нам и пришла мысль пройти пешком досюда и тут сесть на следующий поезд, вместо того, чтобы скучать на вокзале в Каннах…
При этих словах Оливье поглядел на подол ее платья и на маленькие лакированные башмачки, которые слишком явно изобличали ее ложь. Ни одной пылинки не было на них, да и на ногах ее мнимого компаньона по прогулке были штиблеты, сделавшие не более пятидесяти шагов. Оба преступника на законном основании поймали этот взгляд Оливье. Чувствительная итальянка окончательно переконфузилась, в Корансез разразился сумасшедшим смехом.
— И вы отправляетесь в Монте-Карло? — спросил он потом. — Мы там, может быть, встретимся… Где вы обедаете?
— Совершенно не знаю, — отвечал Оливье чуть не до неприличия сухо.
И больше он не вымолвил ни слова, пока поезд шел вдоль берега, ныряя из туннеля в туннель. А южанин, не обращая никакого внимания на явно скверное настроение своего старого товарища, завязал с госпожой Дюпра разговор, который сумел сделать почти фамильярным.
— Вы впервые собираетесь в игорный дом? В таком случае я попрошу вас, если только отыщу, играть вместе с вами… Отлично, еще один туннель… Знаете, как американцы называют эту часть дороги?.. Мисс Марш не рассказывала вам, маркиза?.. Нет… Так слушайте, это очаровательно: «флейта», потому что вы встречаете только местами отверстия над собой… Понравился вам Египет?.. Говорят, что Александрия похожа на Марсель…
«Но ведь у них нет мистраля!» — сказал один марселец… Отфейль, ты знаешь моего кучера Энэ? Месяца два тому назад в Каннах, когда все виллы скрипели под напором ветра, он сказал мне: «Любите вы наш юг, господин Мариус?» — «Да, — отвечаю ему, — если бы только не ветер…» — «Э! Pecheire, ветер!.. От Марселя до самой Ниццы никогда не бывает ветра». — «А это что?» — спрашиваю, показывая на пальмы Круазетты, которые ушли в самое море, до такой степени свернуло их на один бок. — «Да разве это ветер, господин Мариус? Это не ветер… Это мистраль, который приносит Провансу плодородие…»