Трагическая идиллия. Космополитические нравы ...

Но в этот вечер дух веселья воцарился в гостиных, освещенных бесчисленными электрическими лампами, пронизываемых теплыми струями весеннего воздуха. Еще несколько дней, и все это общество рассеется на все четыре стороны по обоим континентам. Может быть, сегодняшний вечер был особенно вдохновенным именно благодаря сознанию, что сезон почти уже окончился и близко расставание. Во всяком случае, общее настроение подействовало, казалось, и на самого хозяина дома, эрцгерцога Генриха-Франца…

Это было первое его появление в гостиных жены после страшной сцены, когда он явился за Вердье и почти насильно утащил его в лабораторию. Госпожа де Шези, госпожа Бонаккорзи, госпожа Брион, приехавшие на два дня из Монте-Карло, Отфейль — словом, все, кто присутствовал при его выходке в тот день и появился на сегодняшнем вечернем приеме, были совершенно поражены необычайной переменой.

Тиран переживал один из тех моментов исключительной мягкости и хорошего настроения, когда нельзя было устоять против него. Он переходил от группы к группе, находя для каждого и для каждой любезное слово. Как племянник императора, имевший право на престол, он обладал даром, по преимуществу, властителей — необыкновенной памятью на лица. Она позволяла ему называть по имени людей, которые были ему представлены всего один раз.

К этому у него присоединилось другое дарование, которое обнаруживало в нем натуру недюжинную, — удивительная способность разговаривать с каждым об его специальности. С русским генералом, который прославился постройкой смелой железнодорожной линии в азиатской пустыне, он говорил о закаспийских плато с пониманием инженера и гидрографа. Парижскому романисту он продекламировал строфу из первой его книги, мало известного сборника стихотворений. С дипломатом, долго состоявшим при Северо-американском правительстве, он рассуждал о таможенном вопросе, а специалисту по голубиным садкам порекомендовал новоизобретенное ружье с авторитетностью оружейника. С госпожой Бонаккорзи он говорил об ее венецианских предках, как архивариус библиотеки св. Марка, с госпожой де Шези — об ее туалетах, как завсегдатай оперы, даже госпоже Брион сказал любезное слово о доме Родье и его роли в важном австрийском займе. Эта удивительная тонкость ума в соединении с массой сведений делала его, когда он хотел понравиться, воплощенным очарованием.

Таким образом покоряя все сердца, он дошел до последней гостиной, где увидел свою жену, увлеченную разговором с Отфейлем. Ему как бы доставило удовольствие то, что он застал свою жену почти тет-а-тет с молодым человеком. Заметив его приближение, они замолчали. Его голубые глаза, яркие и живые, сверкнули еще сильнее, и, подойдя к паре, он сказал баронессе самым обыкновенным тоном, но благодушие голоса еще сильнее подчеркивало иронию фразы:

— Я не видел сегодня вашей подруги, мадемуазель Марш. Разве ее здесь нет?

— Она обещалась приехать, — отвечала госпожа де Карлсберг, — но, без сомнения, заболела…

— А вы не видели ее сегодня? — спросил принц.

— Видела сегодня утром… Не скажет ли мне ваше высочество, чем вызваны эти вопросы?

— Тем, — отвечал эрцгерцог, — что я особенно интересуюсь всеми лицами, которыми интересуетесь вы…

Когда ужасный человек произносил эти нагло-насмешливые слова, его глаза бросали на Отфейля такой дикий взгляд, что Пьер почувствовал почти магнетическое содрогание. Но это был всего один миг, и принц был уже около другой группы, разговаривая на этот раз о лошадях и о последних скачках в Дерби с англоманом Наваджеро и не обращая больше внимания на влюбленную пару, которая рассталась после нескольких минут тяжелого молчания, как бывает с людьми, которых подслушали.

— Мне надо поговорить с Андрианой, — сказала госпожа де Карлсберг. — Я слишком хорошо знаю принца и уверена, что за его прекрасным настроением скрывается какая-то жестокая месть. Он, должно быть, нашел средство разлучить Флуренс с Вердье… Ну, до скорого свидания… И не огорчайтесь особенно несчастным браком вашего друга… Бывает и похуже, уверяю вас…

Произнося эти слова, она обмахивалась большим веером из белых перьев. Вокруг этих тонких перьев носился аромат, связанный для молодого человека с самыми сладостными чувствами. Она слегка наклонила голову в знак прощания, и ее темные глаза блеснули той нежной лаской, которая как бы запечатлевает невидимый поцелуй на сердце любовника. Но в этот миг Пьер был не в состоянии почувствовать эту нежность.

Появление эрцгерцога снова повергло его в ту скорбь, которая является самым страшным возмездием за адюльтер: видеть, как любимую женщину третирует человек, имеющий на то право, ибо он муж ее, и не быть в состоянии защитить ее. Он смотрел, как она удалялась царственной поступью, прекрасная, изящная, с горделивой осанкой, особенно стройная в своем платье из розового муара, отделанном серебром.