В этом году против Нерона был организован новый заговор, во главе которого стоял Анний Винициан. Лидеров заговора казнили, но Нерон этим не удовлетворился. Правитель, находящийся в состоянии постоянного опасения, не щадил ни в чем не повинных воинов, которые завоевали себе славу во многих сражениях. Так погибли Антей и Осторий. Антея заставили принять яд, но действие его было слишком медленным, поэтому воин сам ускорил свой конец, вскрыв себе вены. Что же касается Остория, то Тацит скупо сообщает об этой трагедии: «…преградив выходы из виллы Остория, центурион передает ему приказание императора. И Осторий обратил против себя ту самую доблесть, которую столь часто выказывал в битвах с врагами. Но так как из надрезанных вен вытекало малое количество крови, он воспользовался рукою раба, но лишь для того, чтобы тот неподвижно держал перед собою кинжал, и, ухватив его крепко за правую руку, приник горлом к кинжалу и поразил себя насмерть».
Всемогущий Тигеллин, воспользовавшись сложившейся ситуацией, приложил все силы к тому, чтобы убрать с дороги любимца императора Гая Петрония, служившего в те времена образцом вкуса и изысканности. Этот человек был истинным эпикурейцем. Днем он спал, а ночи проводил, исполняя свои обязанности при дворе или участвуя в шумных пиршествах. В отличие от многих, кто добыл славу усердием или славой, Петроний стал знаменит именно благодаря бесподобной в своем изяществе праздности. Конечно, он обожал красивых женщин, и оттого его считали распутником. Он любил роскошь, считался признанным ее знатоком и не жалел сбережений предков на то, что казалось ему прекрасным. Он был расточителен, однако безупречен во всем том, что было отмечено изысканностью.
Этот человек, простодушный и открытый, как ребенок, всегда говорил то, что думал. Все его речи дышали непринужденностью, и к ним относились благосклонно, как и к его небрежным поступкам. Петроний, однако, имел и должность – консул Вифинии – и вполне успешно справлялся со своими обязанностями.
Тацит сообщает о Петронии: «…он был принят в тесный круг наиболее доверенных приближенных Нерона и сделался в нем законодателем изящного вкуса, так что Нерон стал считать приятным и исполненным пленительной роскоши только то, что было одобрено Петронием. Это вызвало в Тигеллине зависть, и он возненавидел его как своего соперника, и притом такого, который в науке наслаждений сильнее его. И вот Тигеллин обращается к жестокости принцепса, перед которою отступали все прочие его страсти… Донос… поступает от подкупленного тем же Тигеллином раба Петрония; большую часть его челяди бросают в темницу, и он лишается возможности защищаться.
Случилось, что в эти самые дни Нерон отбыл в Кампанию; отправился туда и Петроний, но был остановлен в Кумах. И он не стал длить часы страха или надежды. Вместе с тем, расставаясь с жизнью, он не торопился ее оборвать и, вскрыв себе вены, то, сообразно своему желанию, перевязывал их, то снимал повязки; разговаривая с друзьями, он не касался важных предметов и избегал всего, чем мог бы способствовать прославлению непоколебимости своего духа. И от друзей он также не слышал рассуждений о бессмертии души и мнений философов, но они пели ему песни и читали легкомысленные стихи. Иных из рабов он оделил своими щедротами, некоторых – плетьми. Затем он пообедал и погрузился в сон, дабы его конец, будучи вынужденным, уподобился естественной смерти. Даже в завещании, в отличие от большинства осужденных, он не льстил ни Нерону, ни Тигеллину, ни кому другому из власть имущих, но описал безобразные оргии принцепса, назвав поименно участвующих в них распутников и распутниц и отметив новшества, вносимые ими в каждый вид блуда, и, приложив печать, отправил его Нерону. Свой перстень с печатью он сломал, чтобы ее нельзя было использовать в злонамеренных целях». Петроний Арбитр покинул эту землю как истинный эстет. Он умер так же, как и жил, изящно и легко.
Таким образом, безобразные распутства Нерона сделались известными многим. К списку злодеяний императора, помимо пожара Рима и невероятной растраты казны, прибавились описания его ночных безумств с новой любовницей Кальвией Криспиниллой и евнухом Спором.
Тем временем в Иудее шла война, а в Лугдунской Галии против Нерона восстал легат Юлий Виндекс, который происходил из царского рода Аквитании. К Виндексу присоединился испанский наместник Сервий Гальба. Узнав о восстании Виндекса, Нерон не предпринимал практически ничего; даже сообщение сенату он сделал только через восемь дней после случившегося. Восстание набирало силу, и вот уже на сторону Гальбы перешли преторианцы. Они присягнули Гальбе, а сенат во всеуслышание объявил Нерона врагом родины.