Трагикомедия бродяги любви

… Гоцци не понимал, что то, что ему кажется привычным и естественным в быту, Джовано никогда в отчем доме не видел. Он привык, что жил у себя дома в коморке, носил старьё и часто ложился голодным, чего никогда с ним не было в доме Гоцци.

Надо сказать, у аббата Гоцци и его юного воспитанника Джовано Казановы сложились очень даже взаимно уважительные и дружелюбные отношения, они неплохо сдружились. Джовано безукоризненно выполнял все учебные задания Гоцци, а тот его хвалил, поощрял прогулками и сладкими десертами. В общем, Гоцци был добрым милосердным человеком, который обеспечил сейчас Джованни и хорошее образование, доброжелательное отношение и сытую удобную жизнь дворянина, а не слуги. Джовано не уставал беспрестанно благодарить аббата, но только лишь одно печалило мальчика: он так и не познал родительской любви и ласки. Какими бы приятными и милыми не были их дружеские отношения с аббатом Гоцци, всё равно это были лишь отношения безмерно благодарного и ответственного ученика и доброго снисходительного учителя, той родственной сильнейшей привязанности и настоящей любви отца и сына у них не было…

Гоцци был милосердный щедрый меценат, добродушный учитель, неплохой друг, но чем-то больше он так и не стал для Джовано. А мальчику, не знавшему и капли любви от родных родителей, так хотелось почувствовать это от Гоцци…

… Бывало иногда, что целый день Джовано занят делами, занимается с Гоцци сначала гуманитарными науками, потом точными, затем музыкой, дальше Гоцци даёт воспитаннику свободное время, а счастливый Джованни бежит скорее в библиотеку, почитать свои любимые приключенческие романы о доблестных рыцарях, коварных разбойниках и прекрасных принцессах, потом погулять весело в саду…

… И только, когда наступало время вечерней молитвы и отхода ко сну, на Джовано находила настоящая горькая неприятно кислая тоска. После молитвы Джовано переодевался в красивую кружевную ночную сорочку цвета морской волны, прятался в своей кровати с расписным изголовьем и сиреневым балдахином, вспоминал жизнь в родительском доме, здесь, в имении Гоцци, и начинал горько плакать.

Плакать до полночи, пока темнота ночи и наглухо задёрнутый сиреневый балдахин скрывали его слёзы детских обид ото всех, чтобы с утра никто в имени Гоцци не заметил следов ночных слёз…

Однажды Гоцци всё-таки заметил этот ночной инцидент. В тот вечер пожилой аббат никак не мог уснуть, и решил пойти и выпить немножко бромных капель, проходя мимо дверей в комнату Джовано, он услышал эти рыдания и сильно удивился: «Что же случилось у милого Джованни, что он сейчас не спит, а так горько плачет? Надо бы спросить у него причину, может, я могу чем-то помочь, или, может, он заболел, нужны врач и отдых?».

Гоцци постучался, слегка приоткрыл деревянную резную дверь за позолоченную ручку и тихо спросил:

– Джованни, можно зайти к тебе? Тебе точно не нужна помощь?

Джовано испуганно вздрогнул от неожиданности, во-первых, слишком внезапным было сейчас появление аббата, а во-вторых, мальчик испугался, что может сейчас получить хороший выговор за неблагодарность, но решил говорить честно. Быстро для приличия накинул поверх ночной рубашки цвета морской волны халат, встал, тогда уже зашёл Гоцци.

– Мальчик мой, – доброжелательно спросил Гоцци, – я случайно проходил мимо твоей комнаты и услышал плач. У тебя что-то случилось? В чём причина?

Джовано стыдливо опустил взгляд своих огромных карих глаз и с несчастным заплаканным личиком ответил:

– Прошу прощения за этот инцидент, сеньор Гоцци, я вовсе не хотел чем-либо обидеть вас или показаться неблагодарным после всех тех благодеяний, что вы сделали для меня. Просто иногда я вспоминаю своих родителей, как тяжело жилось мне в родной семье, а я всё равно так их любил, так старался заслужить их одобрение и любовь, а они так легко и равнодушно отдали меня из дома. И уже прошло три года, а они не только не приехали спросить обо мне, я даже письма из двух строчек за всё это время от них не получил, настолько им безразлично, где и как я. От этого сейчас иногда мне становиться одиноко, и я, конечно, плачу, когда никто не видит. Извините, такого больше не повториться…

Аббат Гоцци с простосердечной улыбкой и искренним сочувствием на морщинистом лице и в голосе промолвил: