Трагикомические новеллы

Марина не стала больше тратить время на совещание со мною; она пошла приводить в исполнение свою мысль, но лишь только открыла дверь, чтобы выйти, как мой деверь дон Луис вошел к нам, и это второе несчастье было для нас ужаснее первого. Если бы тело Андрада не было ему показано, — а оно было на виду, — все же смущение и удивление, обнаружившиеся на наших лицах, заставили бы его заподозрить, что мы заняты каким-то весьма странным делом, и он обязательно захотел бы раскрыть это, поскольку принимал во мне такое участие и в качестве деверя и в качестве влюбленного. И вот мне пришлось кинуться к ногам человека, которого я так часто видела у своих нот; прошлось положиться на его любовь ко мне и на благородство, неразрывно, казалось бы, связанное с его дворянским званием, пришлось предоставить его неограниченному произволу все самое для меня драгоценное! Он приложил все усилия, чтобы поднять меня, но я упорно оставалась на коленях и простодушно ему рассказала, насколько то позволяли мои слезы и рыдания, о жестоком случае, меня постигшем, и я нисколько не сомневаюсь, что в душе дон Луис испытал от этого величайшую радость.

“Дон Луис, — сказала я ему, — я отнюдь не взываю сейчас к твоему благородству из желания продлить свою жизнь на несколько дней; несчастье мое сделало ее для меня ненавистной, и это дало бы мне силы самой расстаться с нею, когда бы я не боялась, что мое отчаяние найдет себе объяснение ценою моей чести, от которой честь дона Санчо и самая его жизнь, быть может, неотделимы! Ты мог бы подумать, что мое презрение к тебе было следствием не столько моей добродетели, сколько моего нерасположения; ты можешь радоваться моей беде и даже использовать ее для своей мести; но осмелишься ли ты поставить мне в вину преступление, которому ты сам хотел научить меня, и неужели не явишь ты мне снисхождения, тогда как я обнаружила столько снисхождения к тебе?”

Дон Луис не позволил мне продолжать.

“Вы видите, сударыня, — промолвил он, — небо справедливо покарало вас за такой плохой выбор предмета вашей любви и предмета вашей ненависти. Но я не могу терять время, я должен спасти вас из беды и доказать вам, что во всем мире у вас нет друга лучше дон Луиса!”

На этом он покинул меня и через мгновение вернулся с двумя людьми из тех, что добывают средства к жизни переноской тяжестей: он послал за ними одного из своих слуг. Марина и я между тем положили тело Андрада обратно в большой сундук. Дон Луис сам помог взвалить его на плечи носильщиков и отправил его к одному из своих друзей, которому рассказал об этом приключении, как уже и прежде поверил ему свою любовь ко мне. Там он велел извлечь из сундука тело Андрада и разложить его на столе; пока с него снимали одежду, дон Луис пощупал ему пульс, положил руку на то место, где слушают биение сердца, и так узнал, что тот еще не умер. Быстро послали за хирургом, Андрада же уложили в постель и пытались привести в чувство при помощи всех лекарств, какие можно было добыть.

Андрад прошел в себя; ему пустили кровь; при нем оставили слугу и ушли из комнаты, — желая дать природе и покою время довершить дело, начатое лекарствами. Вы можете представить себе, с каким удивлением Андрад после долгого обморока увидел себя в постели и лишь вспоминал об испытанном страхе и о том, как его спрятали в сундук; теперь же он не знал, где находится, на что ему надеяться или чего бояться. Пребывая в таком страшном беспокойстве, он услышал, как отворяется дверь его комнаты, а когда занавески кровати были отдернуты, увидел при свете принесенных свечей дон Луиса, который был ему известен как мой деверь. Усевшись на стуле, дон Луис обратился к Андраду в таких выражениях:

“Ведь вы меня знаете, сеньор Андрад? И вам известно, что я — брат дона Санчо?”

“Да, — ответил ему Андрад, — мне это прекрасно известно”.

“А вспоминаете ли вы, — прибавил дон Луис, — что с вами произошло в его доме? Клянусь вам, — продолжал он, — если вы намерены и дальше волочиться за моей невесткой, если вас когда-нибудь увидят на ее улице, то нет такой вещи, которой я не предпринял бы против вас! Знайте, вас не было бы в живых, если бы я не сжалился над доверившейся мне сумасбродной и несчастной женщиной, если бы я не был уверен, что ваши и ее преступные замыслы, направленные против чести моего брата, не были осуществлены! Перемените место вашего жительства, — присовокупил он, — и не воображайте, будто можете скрыться от моей мстительности, если нарушите слово, которое я хотел бы получать от вас!”