Трактат о лущении фасоли

Впрочем, она вообще была не такая, как все. Когда ее хватали за косу, всегда краснела, а ведь могла уже привыкнуть. За то время, что шло строительство, она столько тарелок разнесла, столько обедов — уж должна бы привыкнуть. И даже если кто-нибудь заглядывал ей в глаза, когда она ставила тарелки, — тоже краснела. Скажут ей: панна Бася, или Васенька, какая вы сегодня красивая, — краснеет. Она всегда была красивой, но ей все равно каждый день говорили. Не так уж много слов существует на свете, если хочешь сказать девушке что-нибудь приятное, тем более в столовой, когда она подает тебе суп или второе или собирает пустые тарелки.

Другое дело, что в плане слов между мужчиной и женщиной тоже что-то изменилось, вам не кажется? Тут один человек как-то мне сказал, что слова стали не нужны и вымирают. Все же и так ясно: мужчина, женщина w к чему еще слова? Правдивые, неправдивые, умные, неумные, подходящие, неподходящие — все они без исключения ведут к одному и тому же. Так зачем?

Правда, на стройках со словами дела обстояли тоже не слишком хорошо. Их было ровно столько, сколько требуется для строительства. Можете себе представить, что это — большей частью — были за слова. Работы все время выше крыши, так что в столовую люди забегали только поесть наспех. Грязные, потные, иногда даже рук не помыв. Да еще ты ешь, а за спиной уже ждут, пока столик освободится. Когда уж тут другие слова выучить? Панна Бася, или Васенька, вы сегодня очень красивая — это все, что некоторые из нас умели. И то считалось верхом красноречия. Гораздо проще было просто схватить за косу.

Был ли кто-нибудь из них в нее влюблен? Трудно сказать. В постель затащить — это, уверен, все были готовы... Но был ли кто-нибудь влюблен? Если это была настоящая любовь, то она, как вы знаете, мало что умеет. Ее трудно заметить, особенно на стройке.

Мы еще строили, три четверти сделали, не больше, и тут, согласно плану, стали завозить заграничное оборудование. А вскоре появились и те, кто должен был его устанавливать. В том числе несколько специалистов из иностранной фирмы, которая это оборудование поставляла. Мы думали, что пока им нечем будет заняться, но они неожиданно активно взялись за дело. Приказали нам быстро закончить один из цехов и начали устанавливать часть станков. К счастью для нас, им пришлось заново все замерять, поскольку что-то не сходилось, поэтому план пересмотрели, а нам это дало возможность немного нагнать график работ. Специалисты постоянно сидели в дирекции, что-то согласовывали, сердились, ругались: то не так и это не эдак.

О, это была белая кость. Каждый второй — инженер. Им выделили целый барак, который теперь назывался не барак, а павильон. Снаружи его оштукатурили, внутри покрасили, щели законопатили, двери и окна заменили. У каждого — отдельная комната. Нас, которые жили в этом бараке раньше, распихали по частным квартирам, по семь-восемь человек в каждой. Им купили новую полированную мебель, широкие кровати, а сверх того — диванчики, кресла, шифоньеры, письменные столы, стулья, тумбочки, ночники, занавески на окна повесили, шторы. У наших рабочих даже дома мало у кого так было, как у них в этом павильоне. Да еще радио в каждой комнате, на полу коврик, на стене зеркало.

Когда мы жили в этом бараке, кровати были железные, двухъярусные, шкаф один на шестерых. Туда можно было повесить разве что костюм, если у кого имелся. Остальные вещи мы хранили в чемоданах под кроватью или в коробках от папирос, печенья. А уж вешать занавески на окна, не говоря уже о шторах — такое и в голову никому не пришло бы. Мыла или нового полотенца иной раз не допросишься. Мы купили кусок ситца и по вечерам затягивали окно. Или вот зеркала взять... Зеркала были только в общей ванной и большей частью битые. Перед таким, разбитым, приходилось и бриться, и причесываться или, к примеру, прыщи выдавливать, галстук по воскресеньям повязывать. Если человек хотел себя увидеть, то выходило, что он состоит из осколков, как эти зеркала. Специалистам выделили часть столовой, ту, где окна, и столики у них были отдельные. Как бы они ни опаздывали, эти столики их ждали. Никто не имел права за них садиться. Бывало, у нас все столики заняты, и даже если ты торопишься, потому что работа горит, приходилось ждать, пока кто-нибудь доест — а те пустуют. Иной раз за спиной обедающих не один-два человека, а целый десяток выстроится. Еще и подгоняют: мол, ешьте быстрее, так что некоторые назло старались помедленнее. Это ужасно бесило: голодные, план горит, а тут, как нарочно, пустые столики. Вдобавок специалисты нередко приходили, когда в столовой уже почти никого не оставалось — сколько же человек к тому времени могло поесть за их столами?! Случалось, кто-нибудь не выдерживал и возвращался на работу голодным. Перехватит селедку или яйцо в буфете, кусок колбасы, хотя колбаса редко бывала, и обратно — уже, по крайней мере, не голодный, а полуголодный.