Трактат о лущении фасоли

И так случилось, что через несколько дней, посреди ночи: тревога, в две шеренги стройся, пересчитайся, все взяли оружие и куда-то ушли. Сестра тоже. Остались раненые, часовые и я. Вернулись они только на третий день, под утро. Похожие на загнанных волков. Несколько раненых, двоих тащили на самодельных носилках. А тот, кого я так боялся, нес на руках сестру. Мертвую. Сам он был ранен в голову, волосы слиплись от крови, она стекала за воротник. Никому тело не отдавал. Другие хотели сделать носилки и нести сестру вместе, так он не позволил. Еще четверо погибли, но остались там. Он бросился под пули и забрал сестру. В этот момент его и ранило. Сестра погибла, когда перевязывала кого-то из этих убитых. Напрасно. Тот человек успел только открыть глаза и сказать: напрасно, сестра. И умер. Кто это слышал? Вы спрашиваете так, как будто не знаете, что всегда кто-нибудь да услышит. Не бывает так, чтобы никто не услышал.

Я вам скажу: она чувствовала, что погибнет. А может, просто не хотела жить? Однажды я помог ей отнести грязные вещи на озеро. Их было много. Она все выстирала, прополоскала, я развесил на ветвях. День был редкостный. Небо голубое-голубое, без единого облачка. Липы цвели, в воздухе пахло медом, пчелы гудели, жара усиливалась, идеальная погода, чтобы постирать белье, высушить. И вдруг она оставила тряпки, села на берегу, подтянула ноги под подбородок, обхватила руками колени и стала смотреть на озеро.

— Так мне не хочется сегодня стирать, — сказала она. — Я бы с удовольствием легла на эту воду. И лежала бы. Как ты думаешь, я бы утонула? — Она вскочила, начала раздеваться. — Пойду выкупаюсь. А ты посторожи. Вон там встань.

И прыгнула в воду. Я смотрел, как она плывет, и горло у меня перехватило от страха, что она сейчас ляжет на воду и больше не сделает ни одного движения. К счастью, сестра немного поплавала и вернулась. Оделась.

— Ну а теперь за работу, сестра, — приказала она сама себе. И, передавая мне выстиранные тряпки, предложила между делом: — Знаешь что, перебирайся ко мне, хочешь? Боже, как они тут живут, в этих шалашах, норах... — И, когда я взял очередную тряпку, чтобы повесить на ветку: — К тебе никто не приставал?

Я не понял, о чем она.

— Ну что так смотришь? Вот и будешь жить со мной. Жаль, что я раньше об этом не подумала. Может, мне тоже удастся выспаться.

Я снова не понял, почему она сейчас не высыпается.

Сестра принесла дерна, сделала мне лежанку напротив своей. Свою немного сдвинула, чтобы моя уместилась. Убрала все шишки, желуди, палочки, сверху насыпала сухой травы, чтобы мне было помягче, так она сказала, а потом еще положила какие-то тряпки. Иногда, если ночь была прохладной, спрашивала, не холодно ли мне, и поверх одеяла, которым я укрывался, набрасывала еще свою шинель. Но я не стал лучше спать. Хотя никто не храпел, не курил, не ругался и не кричал во сне. Сестра спала так тихо, что иногда я вообще ее не слышал. Но эта тишина казалась еще более невыносимой. Именно эта тишина иногда будила меня по нескольку раз за ночь. Я просыпался, в страхе прислушиваясь: дышит ли сестра. Если не слышал, вставал и проверял. И хотя успокаивался, все равно иногда потом не мог уснуть.

Однажды ночью, не знаю почему, я проснулся в ужасе, встал и осторожно коснулся ее лба — теплый ли. Сестра подскочила, тоже испугавшись:

— А, это ты! Боже, как я испугалась. Никогда не трогай меня, когда я сплю. Запомни, никогда.

— Я просто хотел...

— Я знаю, — сказала она. — Ложись, спи.

Иногда она вставала и, затаив дыхание, прислушивалась, сплю ли я. Убедившись, что сплю, хотя я притворялся, брала шинель, если я не был ею накрыт, и куда-то уходила. В моей голове мелькали разные мысли, и я ждал, пока сестра вернется. Иногда притворялся, что только что проснулся.

— Я тебя разбудила? Прости. Купаться ходила. Ночью, по крайней мере, никто не подглядывает, — оправдывалась она. — Вода такая теплая. Полнолуние. Озеро еще красивее, чем днем.

И так каждый раз. Я решил больше не просыпаться, когда она возвращается. Но однажды, когда сестра вернулась, а я притворился спящим, вдруг услышал, что она плачет.

— Я знаю, что ты не спишь, — сказала она. — Я так больше не могу. Мне их жалко. Но я больше не могу.

11

Вы задумались, верно? А можно спросить, о чем? Конечно, есть о чем задуматься. И необязательно иметь причину. Так, вообще — есть о чем... Однажды за границей я видел скульптуру. Задумавшийся человек. Вы видели? Да-да. Я остановился перед ним и задумался. Хотелось спросить его, о чем он думает. Но как спросишь скульптуру? Если бы человек решил вот так о себе задуматься, он бы, вероятно, превратился в статую. Но в таком случае скажите: только ли скульптуры, картины, книги и музыка могут о нас задумываться, а мы сами о себе — нет?