Трактат об умении жить для молодых поколений (Революция повседневной жизни)

В итоге человечество пришло к количественному измерению жертвоприношений, к их рационализации, их взвешиванию и торгам ими на бирже. Но чем стала магия жертвоприношения в царстве рыночных ценностей? И что стало с магией власти, со священным ужасом, который заставляет образцового работника уважительно приветствовать своё начальство?

В обществе, в котором количество приспособлений и идеологий передаёт количество потребляемой, воспринимаемой, истощённой власти, магические отношения испаряются, оставляя иерархическую власть в центре борьбы. Падение последнего священного бастиона станет концом одного из миров или концом мира. Нужно действовать так, чтобы свалить его до того, как он увлечёт за собой человечество.

Будучи в жёсткой зависимости от количественного измерения (из—за денег, затем из—за количества власти, которое можно измерить в «социометрических единицах власти»), обмен загрязняет собой все человеческие отношения, все чувства, все мысли. Везде, где господствует он, остаётся лишь присутствие вещей; мир людей—предметов в расписаниях кибернетической власти; мир опредмечивания. Но с другой стороны, существует также шанс радикально перестроить наш образ жизни и мышления. Нулевая точка, на которой всё может начаться по настоящему.

 *

Феодальная ментальность казалось рассматривала дар как отказ от обмена свысока, проявляя волю к отрицанию взаимозаменяемости. Этот отказ шёл рука об руку с презрением к деньгам и общей мере. Конечно, жертвоприношение исключало чистый дар, но часто настолько большой была империя игры, благодарности, человечности, что бесчеловечность, религия, серьёзность могли выдавать себя за аксессуары таких занятий, как война, любовь, дружба, услуги гостеприимства.

Отдавая в дар самих себя, аристократы объединили свою власть с тотальностью космических сил и заодно с этим претендовали на контроль над тотальностью, освящённой мифом. Обменяв бытие на обладание, буржуазная власть утратила мифическое единство бытия и мира; и тотальность распалась на мелкие фрагменты. Полурациональный обмен в производстве подотчётно приравнивает созидательность, сведённую к рабочей силе, к её почасовой зарплате. Полурациональный обмен в потреблении подотчётно приравнивает прожитое потребление (жизнь сведённая к потребительской деятельности) к сумме власти, указывающей положение потребителя в иерархической таблице. За жертвоприношением повелителя следует последнее жертвоприношение, жертвоприношение специалиста. Для того, чтобы потреблять, специалист заставляет других потреблять по кибернетической программе, в которой гиперрацинальность обмена упразднит жертвоприношение. А заодно и человека! Если чистый обмен регулирует в течение одного дня образы жизни граждан—роботов кибернетической организации, жертвоприношение прекратит существование. Для того, чтобы подчиняться, вещам не нужны причины и объяснения. Жертвоприношение исключено из программы машин, как и из антагонистичного проекта, проекта полноценного человека.

 *

Раздробленность человеческих ценностей под влиянием механизмов обмена ведёт к раздробленности самого обмена. Недостаточность аристократического дара ведёт к построению новых человеческих отношений а основе чистого дара. Мы должны вновь открыть удовольствие дарить; дарить от изобилия. Какие прекрасные ритуалы без торговли рано или поздно увидит общество благополучия, рано или поздно, когда изобилие молодых поколений откроет для себя чистый дар! (Всё более и более распространяющаяся среди молодых страсть к воровству книг, манто, дамских сумочек, оружия и ювелирных изделий ради простого удовольствия предлагать их в подарок указывает нам на волю к жизни, которая таится в обществе потребления).

В сфабрикованных потребностях скрыта единая потребность в новом образе жизни. Искусство, эта экономика прожитых моментов, уже поглощено деловым рынком. Желания и мечты работают на маркетинг. Повседневная жизнь распалась на серию взаимозаменяемых моментов подобно приспособлениям, соответствующим ей (миксер, хай—фай, противозачаточные, эйфориметры, снотворные). Повсюду равные частички кружатся в равномерном свете власти. Равенство, справедливость. Обмен ничем, ограничениями и запретами. В мёртвом времени ничто не движется.

Надо будет начать с феодального несовершенства, но не для его усовершенствования, а для его преодоления. Нам надо будет начать с гармонии единого общества освобождая его от призраков божества и священной иерархии. Новая невинность не так уж далека от суда божьего и его суждений; неравенство по происхождению ближе, чем буржуазное равенство, к равенству свободных и неотделимых друг от друга личностей. Ограничивающий стиль аристократии не является ничем иным как грубым эскизом будущего великого стиля властелинов без рабов. Но только этот мир между стилем жизни и способом выживания, опустошает так много современных жизней

9 глава «Технология и её опосредованное использование»