Трактир «Ямайка»

Мой дядя – один из таких злодеев, он сам признался мне в этом.

Викарий по-прежнему хранил молчание. Он сидел неподвижно, как каменное изваяние, и Мэри продолжала тихим голосом:

– Все они вовлечены в это дело, от морского побережья до берегов Теймара, – люди, которых я видела в ту первую субботу в баре "Ямайки".

Цыгане, браконьеры, моряки, разносчик со сломанными зубами. Они своими руками убивали женщин и детей, держали их под водой, пока те не захлебнутся, добивали острыми камнями. Повозки, что разъезжают ночью по дорогам, это повозки смерти. Товары, которые они перевозят, это не просто контрабандные бочонки с бренди и тюки с табаком – это груз с потерпевших крушение кораблей. Он залит кровью невинных обманутых жертв. Вот почему дядю боятся и ненавидят мирные люди во всей округе; вот почему все запираются от него, а экипажи не останавливаются у трактира, но проносятся мимо. Люди обо всем знают, только доказать не могут. Моя тетя живет в смертельном страхе перед разоблачением. А дядя, стоит ему напиться и потерять контроль, готов разболтать свою тайну первому встречному. Вот, мистер Дейви, теперь вы знаете о "Ямайке" правду.

Задохнувшись, она в изнеможении откинулась на спинку сиденья, кусая губы и заламывая от волнения руки, с которыми не могла справиться. Где-то в глубине ее сознания маячил неясный образ, неумолимо требуя к себе внимания.

Со всей ясностью перед ее взором всплыло лицо Джема Мерлина – человека, которого она любила. Оно было странно искажено и казалось злым, неожиданно и полностью слившееся с лицом старшего брата.

Но тут его заслонило другое, бледное, прикрытое полями черной как смоль шляпы. Белые ресницы трепетали, губы шевелились.

– Значит, хозяин много болтает, когда пьян? – услышала она его голос.

В нем не было обычной мягкости, тон стал резче. Но когда она посмотрела на него, то встретила все тот же холодный и бесстрастный взгляд.

– Да, и еще как, – отвечала девушка. – Прожив пять дней, не взяв в рот ничего, кроме бренди, он готов был раскрыть душу всему миру. Он сам предупредил меня об этом в первый же вечер моего приезда. И он не был тогда пьян. А вот четыре дня назад, впервые очнувшись от беспамятства, он, пошатываясь, зашел в полночь на кухню и вот тут уж заговорил. Вот откуда мне стало все известно. И наверное, поэтому я потеряла веру в людей, и в Бога, и в себя и поэтому, поехав сегодня в Лонстон, позволила себе потерять голову.

Они доехали до поворота. Теперь их путь лежал на запад. Ветер бушевал все сильнее. Карета еле ползла и вдруг встала, покачиваясь на высоких колесах, не в силах преодолеть напор встречного ветра. По окнам яростно барабанил ливень. Вокруг лежала голая незащищенная равнина. Облака стремительно неслись над землей, разбиваясь о вершины холмов. Ветер доносил соленый запах моря, лежавшего в пятнадцати милях от этих мест.

Фрэнсис Дейви наклонился вперед.

– Мы приближаемся к развилке Пяти Дорог, здесь поворот на Олтернан, – – сказал он. – Кучер едет в Бодмин и довезет вас до "Ямайки". Я сойду у развилки и доберусь до деревни пешком. Так что же, я единственный человек, которого вы удостоили своим доверием, или разделяю эту честь с братом трактирщика?

И снова Мэри послышалась в его голосе то ли ирония, то ли насмешка.

– Джем Мерлин знает, – нехотя призналась она. – Мы говорили об этом сегодня утром. Он был немногословен, но я знаю, что с дядей он не в ладах.

Но теперь это уже не имеет значения, ведь Джема повезли в тюрьму за другое преступление.

– А что, если бы он попробовал спасти свою шкуру, выдав брата? А, Мэри Йеллан? Вот о чем вам следует поразмыслить.

От его слов Мэри затрепетала. Да, то был новый шанс. На мгновение она готова была ухватиться за эту соломинку. Но викарий, должно быть, прочел ее мысли. Взглянув на него с надеждой, она увидела, что он улыбается: его тонкие холодные губы вдруг растянулись, и лицо стало похоже на маску – на маску, которая дала трещину. Испытывая неловкость, словно она нечаянно подсмотрела нечто, не предназначенное для посторонних глаз, Мэри поспешно отвернулась.

– Вам было бы легче, да и ему тоже, если бы ваш друг не был замешан в этих делах, – продолжал священник. – Но ведь у вас все же есть сомнения? И ни вы, ни я не знаем всей правды. Виновный человек обычно не затягивает веревку на собственной шее.

Мэри беспомощно развела руками. Видимо, он заметил отчаяние, проступившее на ее лице, ибо голос его зазвучал мягче, и он положил руку ей на колено.

– "Угас наш день. Лишь сумрак впереди"[4], – произнес он задумчиво. – Если бы было дозволено использовать строки Шекспира, странная проповедь прозвучала бы завтра в Корнуолле, Мэри Йеллан.